ПАЗОЛИНИ
Пьер
Паоло

• 1. Биография

Биография

Пьер Паоло Пазолини (1922—1975) — икона Италии, под светлым ликом которой лежит вся драматическая послевоенная история этой благословенной страны, узнающей себя в его образе — невольного мученика, грешника, отступника и праведника. Он стал учителем и духовным вождем Италии, оставил по себе глубокие борозды в плоти нации и несомненно улучшил ее генофонд, чем памятен и сейчас, спустя 40 лет после того как с ним жестоко расправились по заказу ххх ххх… земное правосудие не знает имён заказчика, знает ли небесное?

Тот, кто был признан виновным в его убийстве, Пино Пелòзи по прозвищу «Жаба», 17-летний парень из римского предместья, отсидев назначенные 9 лет, в ноябре 2005 г., в канун 30-летия гибели Пазолини, заявил, что не причастен к его убийству и был вынужден на суде признать себя виновным, «иначе всю его семью бы повырезали». — Кто? Пятидесятилетний Пелози имена запамятовал. Следствие по делу об убийстве 2 ноября 1975 г. великого поэта, писателя и кинорежиссера вновь возбуждено на достаточных основаниях Римской прокуратурой (2009).

Если, начиная с эпохи Возрождения из итальянского чернозема и апеннинских скал вырастали разноцветные Люди-Титаны, то последним из них был наш современник, Титан ХХ века Пьер Паоло Пазолини. Под «титанизмом» ренессансного мастера обычно подразумевают его универсальность во всем: например, Микеланджело — непревзойденный художник, скульптор, зодчий, поэт. Пазолини, кажется, был последним, кто в наши поздние, не-ренессансные годы добился выдающихся результатов в поэзии и литературе, в театре, живописи и кино, в области социальной, нравственной и политической критики; он был одержим жизнью, отдавал всего себя кипучей деятельности, журнализму, митингам, киносценариям, встречам с бунтующими студентами, исследованиям в области знаковых систем, литературной критике, революционной борьбе, «третьему миру». Он думал и писал даже во сне, жил на износ, на краю, нередко — на обочине жизни. Был провидцем, каким может быть только вещий поэт. Например, он задолго предвидел наступление новой постиндустриальной, «Доисторической эры», в которой мы проживаем, положившей конец старой классической антропологии: ее, как каннибал, сожрало общество массового потребления; доиндустриальный, патриархальный, «доисторический» мир приказал долго жить, Пазолини его долго оплакивал, оплакивал en poète. И, как поэт, реставрировал первообраз основателя культуры, снимая с него слои царских одежд и тазобедренных повязок, в которые его веками и тысячелетиями одевали Церковь, философы и правительства. В интеллектуальном смысле он совершал то, о чем не осмелился бы подумать, например, Достоевский или Ницше, а Пазолини рискнул: скинув рясы с Христа, он преподнёс новой культуре образ её основателя в чистом, первозданном виде без всяких идеологических прикрас и со всеми телесными подробностями: «с чертами лица едва отесанными, но красивыми». Экономисты и политологи усматривают в этом божественном изваянии символ незыблемого основания послевоенных буржуазных демократий, заложенных на фундаменте основного естественного сексуального инстинкта, исключающего возможность социальной революции и отбивающего даже охоту думать о ней. В животном мире, знающем голод и голод секса, революций не бывает. «Буржуазия торжествует победу, она обуржуазила рабочих и крестьян. С победой неокапитализма история буржуазии совпадет с историей мира, чего не могли предвидеть ни Ленин, ни Маркс», — незадолго до пожара студенческой революции 1968 г., охватившего всю Западную Европу, Пазолини назидательно предупреждал молодежь об опасности — колоссальной теоретической ошибке марксизма, несостоятельности идеи классовой борьбы, революционного захвата власти и создания справедливого рабочего государства. Но молодежи опасности не страшны, а мифы ласкают воображение...

Люди породы Пазолини не похожи на обычных «одномерных» людей, их незаурядность бросается в глаза и некажется нормой «стандартному» человеку: они становятся «проклятыми поэтами», бунтарями, изгоями, жертвами нездорового внимания, травли, когда же они докучают власть предержащим — а он докучал слишком — их, недолго думая, убирают. Однако их «отклонения» вскоре становятся знамением времени, нормой, сами они святыми, им возводят алтари — их безумству человечество обязано своим прогрессом!

Пазолини сочетал в себе несочетаемое: был христианином и атеистом, состоял членом компартии и подвергал ревизии коммунистические догмы, не мог обойтись без женщины, но предпочитал мужское тело, снимал «Трилогию жизни» (1970−74) и отрекался от нее в 1975 г., когда становилось понятно, что обилие её брызжущей жизнью эротики служит на руку властям, занятым «антропологической революцией» — созданием общества сладострастников, блудников и блудниц, нового Содома и Гоморры, которых превратила в соляной столб уже иудейская традиция, а христианство все последующие 2000 лет содержало в поясе целомудрия. В программе «холодной войны» это и была главная цель Запада, она же и механизм, обеспечивающий торжество христианского мифа над коммунистической мифологией. Церковь, правда, перестала быть Храмом, им стали супермаркеты, «аутлеты», «моллы», бутики, кино и секс-шопы. Дозволенный секс — самый дешевый товар в обществе потребления — становился метафорой власти, баснословно жестокие образы которой оживут в последнем фильме Пазолини «Салò» или «120 дней Содома», где жертвы ничем не отличаются от палачей и в свой час — такие же палачи. Утешения ради заметим, что в последнем своем детище, романе-левиафане «Нефть», Пазолини сделает уступку голому сексу и наделит его «каплей любви» (Пазолини П.П. Нефть // Митин журнал, № 38, 2015).

Поэзия
Однажды в деревне Казарса, в буколическом мире Фриули, возле Словении, на полевой меже к семилетнему мальчугану подошла Муза и сказала, что он «другой»: Пьер Паоло начал писать стихи александрийской строкой, какой писал и Петрарка. Поэтический демон отныне его не отпустит; на прочной паутине тончайшего лиризма обоснуется все творчество Пазолини, включая его разоблачительные политические памфлеты. Студентом Болонского университета он опубликует в 1942 г. свой первый поэтический сборник «Казарские стихи», и для маэстро Контини, несравненного знатока Петрарки и Данте, они станут «открытием». И самому Пазолини в его «деревенских» стихах слышится дендизм, унаследованный от Рембо, и тонкая декадентская порочность, унаследованная от Верлена, ему нравятся до поэтического возгласа щиколотки крестьянских мальчишек, гоняющих мяч: через поэтический объектив он увидит в себе «другого», рождающегося в нем демона, который, как и поэзия, не изгоним. Вот, что имела в виду Муза, называя его «другим».

В 1949 г. Пьер Паоло Пазолини, руководитель отделения компартии в городке Сан-Джованни, в двух шагах от Казарсы, был уличен в действиях, «на которые способны только Сартр и Жид», — сказали гомофобы-товарищи и, недолго думая, изгнали борца за рабочее дело из рядов партии с формулировкой «за аморальное поведение». Пазолини разорвал свой партийный билет за № 1480079, подписанный Пальмиро Тольятти, собрал кое-какие пожитки и, бросив отца, в январе 1950 г. тайно бежал с матерью в Рим. В этом бегстве — весь миф о царе Эдипе, который обусловил всю его недолгую жизнь.

Литература
Поэтический демон требовал своей десятины и в Риме, «божественном и самом некатолическом городе в мире», где жизнь бьет ключом в народных кварталах, расположенных за чертою города и ниже черты выживания, в боргàте, как говорят на местном наречии, где парни «чуть больше, чем просто сырая глина, и чуть меньше, чем Аполлон». Ступив за эту черту, за окраину жизни Пазолини вдруг почувствовал себя здесь своим, таким же изгнанником «из числа не званных на жизненный пир». Он войдет в историю как первый, кто воспел жизнь римской окраины и пацанов, стоящих на ее обочине, в своем первом романе «Мальчики с обочины жизни» (в русском переводе «Шпана»). Для этого ему придется на собственной шкуре прожить их опыт («есть некоторые вещи, которые можно постичь только телом»), выучиться их языку — кудрявому воровскому жаргону. В 1955 г. после выхода романа в свет на автора рухнули небеса: против него восстали все: фашисты, коммунисты, благомыслящие обыватели, благонадежная интеллигенция и, впервые, судебные органы: правительство возбудило против автора уголовное дело по обвинению в «порнографическом характере» произведения. Суд заслушал мнение эксперта, главного теоретика «неореализма» Карло Бо, который сказал: «Огромная религиозная ценность этой книги состоит в оплаканности мира обездоленных. Я не нахожу ничего зазорного в романе. Диалоги: так разговаривают молодые люди, и автор счел необходимым показать их такими, какие они в действительности». Приговор оправдательный, но с этого дня Пазолини открывает счет судебным преследованиям по обвинениям в обсценности, использовании ненормативной лексики, в ненормативной ориентации, в оскорблении церкви и её святынь и т.д., всего сто судебных процессов, из которых последний, над кинофильмом «Салò», продолжался еще два года после гибели автора, а рукопись последнего романа «Нефть» семнадцать лет пролежала на полках всех цензоров Западного полушария и была разрешена к публикации только в 1992 г.

Кино

В 1960 г. 38-летний Пазолини решает, что ему нужен «прямой, физический, почти сексуальный контакт с действительностью», обеспечить который может только кино. Кинокамера. Никогда не державший в руках кинокамеру Пазолини снимает в 1961 г. свой первый фильм «Аккатòне», который Марсель Карне назовет шедевром. Фильм завершается на трагической ноте — вместе с героем, незадачливым вором и сутенером Витторио по прозвищу Клянча (Аккатоне), гибнет целая культура, «абсолютные ценности и модели которой неизменно переходили от отца к сыну, и в этой традиции состояла сама жизнь, без никаких революций». Трагически заканчивается и судьба героини «Мамы Ромы» (1962), задумавшей ради сына из окраины «выбираться в люди», жить по новым понятиям в приличном квартале, где нет воровства и проституции… Великая Анна Маньяни после этого фильма получила оставшееся за ней навеки прозвище, или лучше сказать — имя: Мама Рома, несчастная капитолийская Волчица.

Машины и футбол
Материальное благополучие, которого Пазолини достиг благодаря рекордным кассовым сборам своих кинолент, позволило ему, наконец, ублажить еще одного, «попсового», как он говорил, демона: страсть к машинам и скоростям. Демон футбола, сидевший в нём с мальчишеских лет, не стоил ни гроша, стоило выйти на любой пустырь, где римские пацаны гоняли мяч: Пазолини признавался, что плакал, когда сборная Италии проиграла бразильцам в знаменитом чемпионате мира в Мексике в 1970 г. Утешения ради, он написал статью, в которой назвал бразильскую игру — поэзией, а итальянскую — серой прозой.

В годы экономического бума машина стала символом «нового варварства», но также символом мужественности: «Кто не водитель, тот не мужчина» — лозунг тех лет, прожужжавший с экранов телевизоров все уши не только мужчинам, но и женщинам: высокоразвитый капитализм играл на половых гормонах мужского тщеславия, вынуждая западного обывателя обзаводиться еще одним символом «счастливой жизни».

«Я не против прогресса, я против такого развития, которое подавляет прогресс», — позиция Пазолини-идеолога. Пазолини-нарцисс покупается на последний писк «Альфа-Ромео» — в июне 1960 г. он обзаводится своей первой «Джульеттой», которая дважды посадит своего Ромео на скамью подсудимых: в 1960 г. ей, т.е. её владельцу, инкриминируют «потворство уличному грабежу», а в 1961-м — «попытку вооруженного ограбления» бензоколонки в пригороде под Римом.  Пазолини осужден по обоим абсурдным обвинениям, но когда через пару лет улеглась волна обывательского негодования, суд снял обвинения «за отсутствием состава преступления». Грубо оркестрованная властями травля «нарушителя общественного спокойствия» Пазолини продолжалась безостановочно, жертве не давали передохнуть. В ЦК Компартии, в газеты и журналы сыпались жалобы трудящихся: товарищ Пазолини, разъезжающий на «Феррари» — это волк в овечьей шкуре, такой, как он, не может быть защитником интересов пролетариата. «Я езжу на «Альфа-Ромео 1750» и не стыжусь в этом признаться, — счел нужным уточнить Пазолини. — Я купил ее на заработанное честным трудом, мне мешки с деньгами на голову не падают». В его коллекции было несколько моделей «Альфа-Ромео», среди них последняя — скоростная «Джульетта 2000» выпуска 1974 г.: окраска кузова серебристая, металлизированная, мощность двигателя 130 л.с. и вес около тонны. У нее сатанинский номерной знак: K69996. Она впечатляет прохожих и особенно парней с окраины, выходящих по ночам на легкий приработок, и они охотно в нее забираются, стоит Пьер Паоло притормозить у обочины и подать знак, присвистнуть. Эта ослепительная «Джульетта» сведет его в могилу.

31 октября 1975 г. Пазолини вернулся в Рим из Парижа, где шло озвучание на французский «Салò»: фильм смонтирован, готовится его мировая премьера, и Пазолини уже затылком чувствует зловонное дыхание цензоров. 1 ноября он просыпается поздно, работает над «Нефтью», вечером деловой ужин с Нинетто Дàволи в ресторане «Помидоро»: у Пазолини хорошие новости, Эдуардо Де Филиппо согласился сниматься на пару с Нинетто в новом фильме «Тео-Порно-Колоссаль». После ужина, расставшись с приятелем, Пьер Паоло садится в «Джульетту-2000» и направляется к портикам у вокзала «Термини». Там в машину к нему подсаживается Пино Пелози. В 7 утра, 2 ноября 1975 г. в полицейский комиссариат Остии, римского пригорода, поступает сообщение о трупе неизвестного, в котором будет опознан Пьер Паоло Пазолини. «Альфа-Ромео Джулия 2000» проехалась по нему не раз, превратив в кровавое месиво. Рядом валяется расколотая штакетина, ею били по голове. Криминальный перформанс на сексуальной почве, передадут к полудню СМИ, когда Пелози признает себя виновным. «Кто мне подскажет, где точка, в которой кристаллизуется поэт?» — риторически спрашивал маэстро Контини, читая «Казарские стихи». Конечно, эта точка смерть, или Эрос, пульсирование которых определяло всю жизнь и творчество Пазолини, и он это знал. Вместе с ним из мира ушел последний поэт, и явился святомученик Пьер Паоло из Казарсы, иконе которого поклоняется мир, но церковь не торопится её канонизировать. А зря.

http://samoe-samaya.ru/lyudi/biografia-pier-paolo-pasolini.html