ТАЛЕЙРАН-ПЕРИГОР
Шарль
Морис
де

• 1. Хромой чёрт
• 2. Несмертельное оружие Талейрана
• 3. У роковой черты
• 4. Великая и ужасная
• 5. Хитрость бедного епископа
• 6. Большой террор
• 7. Стальная хватка Мадам де Сталь
• 8. Блистательный дебют
• 9. Продавец воздуха
• 10. В поисках сильного хозяина
• 11. Любовницы Талейрана
• 12. Военно-дипломатический симбиоз
• 13. Порок под ручку с преступлением
• 14. Ход конем
• 15. Дерьмо в шелковых чулках
• 16. Распрекрасная герцогиня
• 17. Крах Французской империи
• 18. Венский конгресс
• 19. Женщина в чёрном
• 20. Кораблекрушение в полный штиль
• 21. Вы не всё сказали, мсье де Талейран
• 22. Вместо эпитафии

Аристократ по рождению, епископ по недоразумению, министр по призванию… - да, это тот самый Талейран, который еще при жизни стал легендой. В историю дипломатии он вошел как величайший виртуоз политической интриги, и в то же самое время - как феноменально беспринципный человек, в грош не ставящий моральные запреты.

Современники считали его ходячей коллекцией всех людских пороков. И по большому счету, они были правы: Талейран был льстивым царедворцем и в то же самое время - расчетливым предателем, он был надменным циником и ловким политиком, ненасытным взяточником и щедрым любовником... Он любил деньги, роскошь, красивых женщин, обожал предметы искусства, азартные игры, коллекционные вина, изысканную французскую кухню…

Ему принадлежит немало поразительных «рекордов», которые уже два века никто не может повторить, а тем более - превзойти. И маловероятно, что такой человек как Талейран, родится в течение следующих двух или трех веков: его ум настолько же феноменален, насколько его личность порочна.

Хромой чёрт

Шарль-Морис де Талейран-Перигор родился в обедневшей, но очень знатной аристократической семье, упоминавшейся в хрониках Французского королевства с X века. (Сharles Maurice de Talleyrand-Perigord (1754 - 1838) - епископ Отенский, князь и герцог Беневентский, граф Дино, министр иностранных дел при Директории, в период Консульства и империи Наполеона I, при Людовике XVIII… Пэр Франции, один из самых выдающихся дипломатов, мастер тонкой дипломатической интриги... - Из энциклопедических словарей.)

Так как его родители постоянно жили при дворе короля Людовика XV, то воспитанием мальчика они не занимались. В детстве Шарль-Морис, по недосмотру кормилицы, получил серьезное увечье ноги, что делало для него военную карьеру - обычное поприще для мужчин их семьи - невозможной. Поэтому, окончив парижский коллеж д`Аркур (в свое время там учились Дидро, Расин, Буало и др. известные люди эпохи Просвещения. - Прим. авт.), он учится в духовной семинарии и в самом престижном университете Франции - в Сорбонне.

Духовная карьера мало занимала потомственного аристократа, так как изначально она была предопределена: его родной дядя был архиепископом в той же епархии, где будущий аббат начнет свою карьеру. Еще меньше Шарля-Мориса Талейрана интересовало богословие: он всегда мечтал о государственной службе, к которой, увы, оказался негоден по состоянию здоровья. Что касается влияния на него родителей, то они его не любили и не вмешивались в его воспитание, ограничиваясь общими замечаниями, как следует вести себя потомственному аристократу в высшем свете, с этой целью они каждое воскресенье приглашали его к обеду.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что еще с юных лет семинарист соблюдает внешние приличия: он безукоризненно, хотя и бедно одет, отменно учтив и галантен, но при всём при том, он игнорирует светскую мораль, ведет довольно разгульный образ жизни и начинает увлекаться картами, вином и женщинами. (Этим страстям он останется верен до конца своей жизни: он навсегда останется ценителем красивых женщин и изысканных вин, и почти до самой смерти останется очень умелым, опытным и везучим игроком. - Прим. авт.)

Его первые любовницы не были аристократками, однако они помогли ему избавиться от одного застарелого комплекса: Талейран понял, что, не смотря на свое увечье, он может нравиться женщинам. (Ему было трудно не только ходить, но и стоять, и потому трость была для него совершенно необходимой вещью. - Прим. авт.)

Одна из его очередных любовных интрижек, на этот раз с красивой актрисой, неожиданно растянулась на целых два года.

- Меня заставили стать актрисой… - призналась актриса еще в первую встречу. - Я не выношу театр.

- Откровенность за откровенность, - отвечал будущий аббат, любуясь красотой ее обнаженного тела, - я не выношу церковь…

Чтобы встретиться со своей возлюбленной, будущий дипломат едва не каждый день придумывал мыслимые и немыслимые предлоги, чтобы улизнуть из семинарии. Это послужило ему хорошей школой, и уже тогда он начал проявлять свои незаурядные способности: ему приходилось быть и лжецом, и артистом, и лицемером, и клятвопреступником…

Любопытно и одно из высказываний Талейрана, в котором, судя по всему, отразился его личный опыт, приобретенный еще в юности:

«Бойтесь первого движения души, потому что оно, обыкновенно, самое благородное».

Длительность того любовного увлечения указывает и на другое важное свойство его характера - скрытность. В противном случае он не смог бы в течение двух лет морочить голову и своим наставникам, и своим товарищам по семинарии.

Его карьера была успешной: в 21 год он становится аббатом, а в 26, занимая пост генерального викария духовенства, становится своего рода «министром финансов» Галликанской (Французской) церкви. В 34 - он уже епископ Отенский. В этом ему покровительствовал не только его родной дядя, архиепископ Реймсский, но и его любовницы из высшего света, пользующиеся влиянием при королевском дворе. (Родной дядя Талейрана занимал в то время весьма важные посты: был архиепископом Реймсским, затем кардиналом и архиепископом Парижским. А так как для рукоположения в сан епископа требовалось согласие короля, то влияние любовниц Талейрана при дворе Людовика было весьма кстати. - Прим. авт.)

Завистники, которые тоже не отличались добродетелями, злословили о нём:

«Благодаря женщине из мальчика с искривленной ступней получился хромой чёрт…»

Стремительная карьера распутного аббата, который и не думал соблюдать данные им обеты, раздражала многих его современников. На что молодой Талейран резонно замечал:

«Обещание тем и хорошо, что от него всегда можно отказаться».

Несмертельное оружие Талейрана

Прекрасные манеры, образованность, утонченность, начитанность, умение убеждать и красиво говорить, и в еще большей степени умение слушать, тонкий и необыкновенно проницательный ум создали будущему министру иностранных дел славу одного из самых обаятельных мужчин Парижа. Хотя внешне он выглядел достаточно заурядно: его лицо несло на себе отпечаток несомненного благородства, но было совершенно бесстрастно и невыразительно.

Когда он был еще совсем молод, одна из его опытных любовниц дала ему дельный совет:

- Чтобы добиться успеха, станьте злым на язык. Вас будут бояться и уважать.

Общаясь с блистательными аристократами из лучших домов французской знати, среди которых было немало остроумных людей, Талейран, язвительный от природы, внял полученному совету и неустанно оттачивал свое мастерство.

Со временем его остроумие превратилось в опасное оружие, способное не только обескуражить противника, но и серьезно его ранить. Его хлесткие, а порой и жестокие слова, были как выпады шпаги - стремительны, точны и беспощадны, они больно ранили самолюбие надменных потомков благороднейших семей Франции и долго потом смаковались в салонах высшего света.

В общем и целом, Талейран хорошо относился женщинам, легко находил с ними общий язык и не воспринимал всерьез вздорность их характера или их колкости. Однако иногда доставалось от него и дамам. Известен его ответ одной надменной аристократке, страдавшей сильным косоглазием и весьма неодобрительно отзывавшейся о любовных похождениях молодого аббата. На ее вопрос о его делах, Талейран безжалостно ответил:

- «Как видите, мадам!»

Как-то он послал записку молодой женщине, только что похоронившей мужа: «Увы, мадам! Преданный вам Талейран». Несколько месяцев спустя та вдова вышла замуж, и тогда он написал новую записку, изменив в ней всего одно слово: «Браво, мадам! Преданный вам Талейран».

Мужчинам от него доставалось гораздо больше, чем дамам - особенно в том случае, если они были одного с ним круга. Многие надменные аристократы на собственном опыте испытали остроту его беспощадных словесных выпадов. Причем Талейран настолько мастерски владел этим искусством, что мог одной фразой сразить противника наповал.

Например, как-то в начале Великой французской революции, на одном из заседаний Национального собрания, Талейран раскритиковал речь Мирабо, пламенного трибуна той бурной эпохи. (1. Национальное собрание - название Генеральных штатов после 17 июля 1789 г. - Прим. авт. 2. Мирабо, граф Оноре Габриэль Рикети, (1749 - 1791), депутат Национального собрания, конституционный монархист. - Из Википедии.)

В ответ Мирабо раздраженно воскликнул:

- Подождите! Я заключу вас в порочный круг!

- Вы хотите меня обнять? - с убийственным сарказмом поинтересовался Талейран.

Многие депутаты Собрания знали, что граф Мирабо еще с юности отличался скандальными любовными похождениями, мотовством, страстью к азартным играм и другими порочными наклонностями, - поэтому в зале зашелестели злые шепотки.

Родной отец Мирабо так отзывался о юном графе: «Это - чудовище… в нравственном отношении, все пороки соединяются в нём». Впоследствии, чтобы наставить его на путь истинный, отец постоянно преследовал молодого графа и, используя свои связи при дворе, часто «определял его на воспитание» во многие тюрьмы королевства - в том числе и в знаменитый замок Иф. Однако это не помогало: в замке Иф Мирабо соблазняет жену коменданта, а немного позднее уговаривает бежать с собой одну молоденькую маркизу, за что его обвиняют в похищении чужой жены и приговаривают к смертной казни... (Жизнь ему, правда, сохранили, но на свободе неисправимое «чудовище» оказывается только к 30-ти годам своей жизни. - Прим. авт.)

Талейран, который с молодым Мирабо был довольно близок, ревниво относился к скандальной известности графа. Но еще более ревновал к его славе пламенного трибуна революции, так как и сам был отличным оратором. (В их судьбах было немало общего: оба были потомственными аристократами, оба вели распутный образ жизни, оба пользовались успехом у красивых женщин и по этой причине постоянно нуждались в деньгах, оба занимались дипломатией, оба вели двойную политическую игру и даже имели схожие физические дефекты стопы, а в детстве оба переболели оспой. - Прим. авт.)

В другой раз, когда в Национальном собрании зашла речь об избрании президента республики, граф Мирабо «принялся детально перечислять желаемые качества идеального президента. Собранные вместе, они составляли без труда узнаваемый портрет оратора».

Талейран язвительно заметил:

- К тому, что перечислил гражданин Мирабо, остается добавить лишь одно: президент должен быть отмечен оспой…

Депутаты с трудом сдержались, чтобы не расхохотаться. (1. В отличие от Талейрана, Мирабо неудачно переболел оспой: она оставила на его лице характерные следы. 2. Великая французская революция, проходившая под лозунгом: «Свобода! Равенство! Братство!», отменила употребление дворянских титулов, и потому, в знак того, что все стали равными, французы обращались друг к другу как к гражданам Республики. - Прим. авт.)

Из приведенных примеров видно, что его остроумие стало весьма опасным оружием. Это же подтверждает и он сам: «Слова - это шпаги».

У роковой черты

Накануне Великой французской революции ситуация в стране была крайне напряженной и нестабильной. Генеральные штаты, созванные по велению Людовика XVI, вместо того, чтобы найти выход из острейшего финансового кризиса, в котором оказалось королевство, только усугубляли и без того запутанное положение. (Генеральные Штаты, (франц. Etats Generaux), высшее сословно-представительское законосовещательное учреждение Франции. В компетенцию этого органа входило утверждение экстраординарных налогов и сборов общегосударственного масштаба. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Хуже того: яростные споры на ассамблеях подливали масла в огонь межсословных конфликтов, который буквально на глазах перерастал в общенациональный пожар.

Талейран всё это прекрасно видел, понимал и потому с самого начала вёл рискованную игру: на шумных ассамблеях своего сословия - он был депутатом от духовенства, поддерживал требования буржуазии, но в то же время тайно сносился с «партией власти», то есть - с высшей аристократией, поддерживающей Людовика XVI.

Его лукавая позиция в точности отражала одну из главных черт характера Талейрана - его абсолютную беспринципность, если дело касалось денег или власти. Вот его слова:

«Общество разделено на два класса - стригущих и стриженных. Нужно всегда быть с первыми против вторых».

Однако ситуация была крайне неоднозначной. С одной стороны, он понимал, что третье сословие не только гораздо многочисленнее дворянства и духовенства, но и сильнее. С другой же, - власть пока была у короля. Но были в той непростой ситуации и другие каверзные моменты: как далеко зайдет третье сословие в своих требованиях, и насколько решительно Людовик XVI будет защищать свою королевскую власть и привилегии поддерживающих его сословий?

Образно говоря, до тех пор, пока это будет возможным, Талейран пытался усидеть на двух стульях, тем самым оставляя себе запасной выход при любом развитии политической ситуации.

Человеком он был незаурядным, дальновидным, обладал феноменальной интуицией, и потому уже накануне революции ясно видел беды, грозящие привилегированным сословиям.

Епископ Отенский был прекрасно образованным человеком и потому не мог не знать об ужасах Английской революции, произошедшей всего лишь полтора века назад. (Английская революция XVII века, социально-политический переворот 1640 - 1660-х годов в Англии, сопровождавшийся гражданскими войнами, казнью короля, провозглашением республики, и закончившийся установлением режима парламентской монархии. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

«Если Французская революция окажется даже втрое менее кровожадной, братоубийственной и разорительной, - размышлял Талейран, поглядывая на других депутатов от духовенства, - то и в этом случае нас ждут тяжкие испытания. Оно и без гражданской войны или, не приведи, господи, суда на Людовиком, положение в королевстве весьма отчаянное. Но пока не безнадежное. Третье сословие осмелело, и с каждым днем его требования всё более дерзки по форме и всё более и неприемлемы по своей сути. С другой же стороны, лучше поступиться частью, чем рисковать всем. Тем более, что пока окаянные депутаты третьего сословия требуют не так много… Будь Людовик умнее, то он своим Высочайшим манифестом сам бы отменил пережитки феодализма и прочие несуразности, которые так раздражают буржуа. Тогда бы третье сословие разом умиротворилось: «Слава в вышних Богу, на земли мир, в человецах благоволение!»

В задумчивости епископ задался другим, не менее важным вопросом: «На какую лошадку ставить? На дворянство? На духовенство? - Он полюбовался своим золотым перстнем с аметистом. - На буржуазию? Впрочем, на духовенство не стал бы ставить и папа римский: как политическая сила церковь слаба и несамостоятельна…»

(Кольцо с аметистом является обязательным атрибутом высшего духовенства и вручается при рукоположении в сан епископа. Поэтому аметист часто называют камнем епископов. - Прим. авт.)

Он повернул перстень камнем вовнутрь и продолжил: «Тогда выбор упрощается: дворянство или буржуазия. И, черт возьми, я бы поставил на короля, если бы не знал, насколько он непоследователен, нерешителен и недалек. Правительство под стать Его королевскому величеству: ни одного толкового министра. Один граф Неккер чего стоит… Мало того, что в финансах он разбирается слабо, - именно благодаря его некомпетентности и разразился невиданный ранее финансовый кризис, так в политике он и вовсе наивный простак. Нужно быть глупцом, чтобы при созыве Генеральных Штатов предоставить третьему сословию двойной перевес в числе депутатов. Такое начало не сулит ничего хорошего…» (Неккер Жак (1732 - 1804), французский финансист и государственный деятель, министр финансов. Отец Жермены де Сталь. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

«Что же тогда остается? Ставить на темную лошадку? На буржуазию? Тоже весьма сомнительно. Многое будет зависеть от случая: найдутся ли среди буржуа настоящие лидеры, способные увлечь за собой простой народ? Если да, то красная, но молодая и горячая кровь может потягаться с «голубой», но застоявшейся и холодной.

К тому же, и об этом нужно помнить, на стороне буржуазии не только численный перевес, и у них не только больше денег…На сторону буржуазии открыто перешли многие аристократы и священники, обойденные милостями короля, что само по себе только осложняет и без того запутанную ситуацию. Но, пожалуй, еще хуже другое: среди них есть прирожденные ораторы, способные подтолкнуть чернь к неповиновению властям и даже к открытому бунту. К примеру, мой друг Мирабо, с его красноречием и неистовостью, способен на такое».

Талейран снова покосился на свой перстень: «Обедневшие аристократы, бедные протестанты и молодые аббаты без аббатств на содержании у разбогатевших буржуа… М-да, ничего хорошего это не сулит».

Епископ Отенский надолго задумался… Со стороны казалось, что он просто скучает на заседании: настолько непроницаемо и невыразительно было его лицо. Но это было обманчивое впечатление, его беспокойные мысли кружили вокруг трудного вопроса: на какую лошадку ставить?

Только очень проницательный человек смог бы заметить крохотную искорку, сверкнувшую в его равнодушном взгляде: Шарль-Морис де Талейран нашел решение каверзной задачи.

«Начать с того, - суммировал он свои размышления, - что забег будет не единственным: слишком уж ценен главный приз скачек. И это в корне меняет не только тактику, но и стратегию борьбы: на первом этапе политического конкура нужно думать не о том, как вырваться в лидеры, а о том, как удержаться в седле. Ну а заодно - приглядеться к другим лошадкам. И не смотря на кажущуюся сложность данной задачи, она имеет достаточно простое решение: нужно в королевской конюшне поставить на самую резвую лошадь, например, на графа д′Артуа, брата короля. А свою хромую лошадь следует записать за конюшней буржуа: их конюхи не столь привередливы и надменны. Тогда я не проиграю при любом раскладе…»

Великая и ужасная

Еще за несколько лет до рокового для Франции 1789 года, над страной уже веяли ветры гибельных перемен. Собственно говоря, они зародились еще в предыдущее царствование - в правление короля Людовика XV. Того самого Людовика, который государственными делами не занимался, решать давно назревшие проблемы с пережитками феодального прошлого не собирался и всё свое время проводил в праздных развлечениях.

Прославился же тот монарх своей знаменитой фразой: «После нас хоть потоп!» Хотя, вполне возможно, что та фраза принадлежала не ему, а его вездесущей фаворитке, мадам Помпадур, которая на протяжении многих лет оказывала на Людовика XV сильное влияние.

Как ни странно, но безалаберное правление Людовика XV закончилось сравнительно благополучно. А вот Людовику XVI, его внуку, повезло гораздо меньше: кроме атрибутов королевской власти он получит в наследство и множество сложных, запутанных и трудноразрешимых проблем, которыми, по примеру своего деда, заниматься тоже не будет.

В оправдание августейшего внука, правда, можно сказать, что фавориток, разбирающихся или не разбирающихся в политике, типа мадам Помпадур, у него не было. Фавориток недалекому монарху заменяла его супруга, еще более недалекая, чем он сам, и которая на века прославилась своим феноменально наивным вопросом по поводу хлебных волнений в Париже: «У народа нет хлеба? Так почему они не едят пирожные?» (Мария-Антуанетта (фр. Marie-Antoinette) (1755 - 1793), жена французского короля Людовика XVI. Казнена во время Великой Французской революции. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Нежелание Людовика XVI и его правительства решать давно назревшие проблемы, привело к тому, что сложная ситуация с поступлением денег в королевскую казну стала катастрофической. Поэтому весной 1789 г. для разрешения тяжелейшего финансового кризиса и были созваны Генеральные Штаты.

С самого начала грядущей революции Талейрана мало занимали собственно политические аспекты назревающего передела власти. Гораздо больше его тревожило другое: как угадать развитие ситуации? как сохранить за собой место в лагере победителей?

Если у депутата от духовенства, епископа Отенского, и были какие-то иллюзии по поводу нового государственного устройства, то 14 июля 1789 г. они рассеялись как дым: в тот судьбоносный для Франции день Бастилия пала под натиском разъяренных парижан. Причем пала неприлично быстро - в течение полутора часов.

Взятие штурмом главной цитадели абсолютизма наглядно показало, как одряхлела монархия. Дневниковая же запись самого Людовика в день взятия Бастилии цитируется как курьезный пример политической слепоты: «Ничего». (Именно такую запись от 14 июля 1789 г. - в день взятия Бастилии - он соизволил оставить в своем дневнике. - Прим. авт.)

В действительности же, это самое «ничего» было последним звонком для французского абсолютизма: нежелание делиться властью с набирающей силу буржуазией было безрассудно и чревато для привилегированных сословий смертельной опасностью. В отличие от недалекого монарха, епископ Отенский это отлично понимал.

Вот что он напишет в своих «Мемуарах» много лет спустя:

«Французская революция родилась из тщеславия».

Депутаты от третьего сословия, имея численное преимущество в Генеральных штатах и воодушевленные захватом Бастилии, день ото дня всё усиливали беспрецедентно дерзкое и в политическом смысле крайне опасное наступление на своих оппонентов от духовенства и дворян. (Двойное представительство по сравнению с депутатами от привилегированных сословий было безрассудной идеей министра финансов Неккера, и в конечном итоге стало чем-то вроде «бочки с порохом», которая «взорвет» французское сословное общество и приведет к революции. - Прим. авт.)

Вот как оценивал ту сложную ситуацию Талейран:

«Так как состав Генеральных штатов явно сводил первые два сословия к нулю, то оставалось лишь одно разумное решение: уступать до того, как к этому принудят силой, и пока еще можно было поставить это себе в заслугу».

Человеком он был незаурядным и расчетливым, и уже в самом начале революции ясно видел беды, грозящие привилегированным сословиям: наступали времена, когда было бесполезно и опасно пытаться усидеть на двух стульях. Он знал, что третье сословие не только гораздо многочисленнее дворянства и духовенства, но и сильнее. Убежденного циника мало занимали лозунги, которыми были исписаны стены домов в Париже: «Свобода, равенство, братство!» И когда он натыкался на них взглядом, то резонно замечал про себя:

«Политика - это всего лишь способ возбуждать народ таким образом, чтобы суметь его использовать».

Потом он напишет в своих «Мемуарах»:

«Слова «Республика», «Свобода», «Равенство», «Братство» были написаны на всех стенах, но того, что соответствовало этим понятиям, нельзя было найти нигде».

Вскоре после взятия Бастилии, когда уже и сам Париж оказался во власти революционно настроенного народа, Талейран добивается личной встречи с братом короля, графом д′Артуа. (Карл д′Артуа (1757 - 1836), будущий король Франции Карл X (1824 - 1830), летом 1789 г. выступал за решительное подавления революции. - Прим. авт.)

Аудиенция была получена, и епископ Отенский, видимо, в первый и последний раз делает попытку убедить королевскую семью дать самый решительный, проще говоря - военный отпор взбунтовавшемуся народу. В этом он видел единственное спасение и для королевской семьи, и для дворянства, и для всей нации в целом. Беседа продолжалась более часа, но Карл твердил, что король на это никогда не согласится. Так оно и оказалось: король был категорически против кровопролития.

- Что касается меня, - поведал граф д′Артуа о своих планах, - то мое решение принято: завтра утром я покидаю Францию.

- В таком случае, ваше высочество, - заметил Талейран в конце аудиенции, - каждому из нас остается лишь думать о своих собственных интересах, раз уж король и принцы бросают на произвол судьбы и интересы монархии, и свои собственные.

На предложение Карла эмигрировать вместе с ним Талейран ответил отказом. Во-первых, потому, что не хотел прозябать на чужбине, во-вторых, потому, что никакого состояния в ту пору у него еще не было, а в-третьих, потому, что такие образованные люди, как он, могли пригодиться третьему сословию для решения всевозможных, например, финансовых проблем. Благо, что опыт управления финансами Галликанской церкви у него уже был.

В-четвертых, его проницательный ум и феноменальная способность просчитывать развитие политической ситуации подсказывали: при наступившем хаосе и безвластии можно было не только сделать блестящую политическую карьеру, но и сколотить значительное состояние.

Скорее всего, именно последний аспект и оказался решающим. (Вся жизнь епископа, революционера, князя и «непотопляемого» министра иностранных дел при Директории, в период Консульства, в период империи Наполеона, при короле Людовике XVIII и короле Луи-Филиппе указывает на то, что одной из немногих вещей, которыми он действительно дорожил, были деньги. - Прим. авт.)

Хитрость бедного епископа

Тем временем революция продолжается: она сокрушает многовековые устои государства, ввергает страну в хаос и выносит на политическую сцену новых героев.

Пользуется моментом и епископ Отенский. Он активно участвует в разработке и способствует принятию в августе 1789 г. исторического документа, шокирующего привилегированные классы Франции - «Декларации прав человека и гражданина». («Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе. - Из первой статьи «Декларации прав человека и гражданина».)

И это явно противоречило собственным убеждениям епископа Отенского и князя Беневентского:

«Всякое преобладание в социальной системе основывается на одном из следующих условий: власть, рождение, богатство и личные заслуги».

Осенью того же года Талейран оказывается в центре грандиозного политического скандала, так как именно он инициирует декрет о национализации церковных земель. Что ж с того, что епископ Отенский ранее был ярым защитником церковных привилегий? С тех пор ситуация изменилась…

Вот слова Талейрана, которые потрясают своей циничностью и позволяют понять его феноменальную беспринципность:

«Предательство - это вопрос даты. Вовремя предать - значит предвидеть».

Именно так объяснял свою позицию мятежный епископ, неожиданно предавший не только свое сословие, но, по сути, и саму Галликанскую церковь.

Почему же Талейран занял столь радикальную, если не сказать самоубийственную для епископа позицию? Ведь достаточно очевидно, что в лучшем случае ему грозит лишение сана, долгая ссылка в дальний монастырь, суровая епитимья в виде строгого поста и молитв в тесной монашеской келье… В худшем - отлучение от церкви и несмываемый позор, который ляжет на всю его семью.

Это - в графе «убытки». А что же в графе «прибыли»? А там - скандальная известность среди дворянства и духовенства, бешеная популярность среди голодных и обездоленных людей, а также протестантов и отпетых безбожников. А таковых - половина Парижа...

«Популярность - вещь приятная, но переменчивая и преходящая, - размышлял мятежный епископ, запершись в своей комнате. - Поэтому ее нужно быстро обменять на что-либо более надежное, перспективное и денежное. Если у меня сладится такой обмен, то, значит, я не зря пожертвовал своей епископской митрой. Ватикан расторопностью никогда не отличался и не отличается, следовательно, какое-то время до отлучения от церкви у меня есть. Думаю, что месяца три-четыре… Вот как за такое короткое время сделать политическую карьеру? Не знаю… Зато точно знаю, чего хочу. Хочу, чтобы отныне меня считали другом народа, защитником угнетенных и врагом привилегий. Это тоже разменная монета, но более надежная, чем бумажная ассигнация скандальной популярности».

Говорят, что, наступая на горло собственной песни, - случай редкостный, если не сказать - уникальный, Талейран даже героически отказался от взятки, предлагаемой ему королевским двором:

«В кассе общественного мнения я найду гораздо больше того, что вы мне предлагаете. Деньги, получаемые через посредство двора, впредь будут лишь вести к гибели».

(Феноменальное политическое чутье мятежного епископа не подвело: многие видные царедворцы Людовика XVI закончат свою жизнь на эшафоте. - Прим. авт.)

Неожиданный политический оверштаг вызвал недоумение со стороны дворянства, проклятия со стороны духовенства и восторг со стороны третьего сословия. (1. Ovеrstag, нидерл. - поворот парусного судна на новый галс против ветра, при котором нос судна пересекает направление (линию) ветра. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия». 2. Франция переживала тяжелейший кризис, и продажа с молотка церковных земель позволяла выручить огромные средства, которыми можно было заткнуть дыры в государственном бюджете. - Прим. авт.)

Чутье подсказывало мятежному епископу, что непоследовательная, нерешительная политика Людовика XVI и его бездарных министров только провоцирует взбунтовавшийся народ на еще более решительные выступления против королевской власти. Следовательно, свежие революционные ветры, веющие над страной, могут перерасти в сокрушительный ураган. Поэтому надлежало заручиться поддержкой новых политических сил и, что для него было еще более важным - попытаться извлечь из небывалой смуты личную выгоду.

С одной стороны, политический оверштаг мгновенно сделал его популярным среди народа - ему аплодировали на улицах Парижа, с другой - его влияние в Национальном собрании настолько возросло, что в 1790 году он на какое-то время становится даже председателем Учредительного собрания. (Учредительное Национальное собрание (Assemblee Nationale Constituante) - высший представительный и законодательный орган Франции (1789 - 1791) в период Великой Французской революции. Был создан как результат преобразования Генеральных Штатов в Национальное, а затем в Учредительное собрание в знак того, что главной задачей собрания является выработка Конституции. - Из материалов, опубликованных на сайте «Хронос».)

С третьей же стороны, его родное сословие осыпает изменника проклятиями, а папа римский впоследствии предаст его анафеме и отлучит от церкви.

В действительности же, его мало занимала собственная аморальность, и еще менее - мнение о нем других людей. Он был чужд морали: всё, что находилось за пределами мира чувственных удовольствий, денег и власти, его не интересовало. И потому блестяще задуманная афёра с церковными землями основывалось вовсе не на высоких помыслах, а на точном расчете и великолепном знании людской психологии.

В случае с секуляризацией церковных земель, хитрость состояла в том, что Талейран, как главный разработчик нового законопроекта, сильно занизил их стоимость. И не только потому, что продать нужно было быстро, так как революция срочно нуждалась в деньгах. Главная причина была в другом: охотников купить землю по дешевке окажется больше, чем предлагаемых к продаже земельных участков. А так как продажей тех участков ведал никто иной, как Талейран, то становится понятным, кому покупатели будут предлагать взятки, чтобы обойти конкурентов и задешево скупить первоклассные церковные угодья: пашни, виноградники, луга, леса…

Так оно и получилось: автор скандального декрета получит в виде взяток около полумиллиона ливров. Во всяком случае, именно такую сумму называли его недоброжелатели и завистники. Насколько это соответствовало действительности, сказать трудно, однако вся жизнь Талейрана указывает на его непомерное корыстолюбие.

Незатейливая с виду, но психологически верно рассчитанная комбинация с церковными землями подтвердила на практике то, о чем Талейран давно догадывался: государственная служба дает огромные возможности для личного обогащения. Нужно только видеть эти возможности и умело ими пользоваться.

Секуляризация церковных земель имела и еще одно важное последствие: она отвела угрозу от имущества короля и дворянства. Соответственно, Людовик и высшая аристократия понимали, чем обязаны епископу-революционеру, предавшего и продавшего родную, но никогда не любимую им католическую веру. Видимо, поэтому Талейрана назначают на административно-финансовую должность с жалованием… аж в 18 тыс. ливров в год!

Что и говорить, современники явно недооценивали ни способностей Талейрана, ни его аппетиты. Стремительный политический взлет открывал для епископа-расстриги великолепные карьерные перспективы при новой власти - власти буржуазии. Во всяком случае, к этому всё шло. Но вмешался Его Величество Случай…

Большой террор

Если кто-то из видных представителей дворянства и духовенства, сумевших в первые годы революции разбогатеть или сделать головокружительную политическую карьеру, полагали, что потоп, предрекаемый Людовиком XV, их минует, то они жестоко заблуждались.

Мало того, что в 1792 г. закончится эпоха абсолютизма, а в январе следующего года из-под ножа гильотины скатится и голова их незадачливого монарха - Людовика XVI, так это только откроет новые страницы в истории Франции: страницы напитанные страхом, ужасом и кровью. Опрометчивые пожелания его деда, Людовика XV, «материализуются» для страны настоящим бедствием: потоп окажется кровавым.

Вопреки ожиданиям, после казни монарха и других одиозных представителей королевской власти ситуация не только не стабилизируется, а напротив - пойдет вразнос и станет смертельно опасной для духовенства и дворян. В отношении привилегированных классов начнется «Большой террор».

Талейран едва успевает покинуть Францию. После его бегства были обнаружены письма и другие документы, которые изобличали его в тайных связях с королевским двором. Соответственно, по решению Конвента имя Талейрана было внесено в проскрипционные списки, все его имущество было конфисковано, а он сам фактически был приговорен к смерти. (Конвент (Национальный конвент), высший законодательный и исполнительный орган Первой французской республики. Действовал с сентября 1792 по октябрь 1795 г. - Прим. авт.)

Но самое ужасное было впереди. Почувствовав запах крови, толпа словно осатанела и загодя занимала места на площади Революции (ныне - площадь Согласия. - Прим. авт.), ставшей постоянным местом казней. Те, кто побогаче, арендовали окна и балконы, те, кто победнее - крыши зданий, а городские босяки еще с вечера «оккупировали» заборы и саму брусчатку той площади, уже обильно политую «голубой» дворянской кровью.

На эшафоте закончат свою жизнь и знатные представители аристократии или духовенства, и незнатные предводители буржуазии, и представители других политических групп. Но самое ужасное, дикое, необъяснимое и доводящее осатаневшую толпу до пьянящего экстаза начнется тогда, когда из-под ножа гильотины полетят головы титулованных дворянок. В такие дни на площади Революции были полные аншлаги.

Однако и революционеров не минует кровавое изобретение кровавой революции: многие из них сами лишатся голов с помощью славного изобретения доктора Гильотена. В их числе окажутся Сен-Жюст, Дантон и, наконец, «главный террорист» Республики - Робеспьер. (Только в 1793 году в Париже будет совершено более тысячи трехсот публичных казней. Всего же, во время «Большого террора» в стране погибнет около 40 тыс. человек, в основном представителей аристократии и духовенства. - Прим. авт.)

Оказавшись сначала в Англии, а потом в Североамериканских Штатах, Талейран с большой тревогой наблюдает за разгулом революционного террора. Возвращается же он только тогда, когда к власти приходит «вегетарианская» Директория, положившая конец публичным казням своих политических противников.

Стальная хватка Мадам де Сталь

В 1796 г. Талейран легально возвращается на родину, где находит большие перемены: республиканской Францией теперь управляет не залитый кровью Конвент, а погрязшая в коррупции Директория. Ежегодно Директория, которая состояла из пятерых членов, обновлялась на одну пятую своего состава, причем делалось это на редкость дурацким способом: путем простой жеребьевки. Легко понять, что при таких условиях, временщикам только и оставалось, что заботиться о своем собственном благополучии.

Понимает это и недавний эмигрант, которому тоже нужно заботиться о собственном благополучии. Всеми правдами и неправдами он начинает добиваться кресла министра внешних сношений. Но безуспешно: его попросту игнорируют.

Будучи одновременно умнейшим человеком своего времени и законченным циником, в грош не ставившего моральные запреты, Талейран не без основания предполагает, что новое поприще таит в себе огромные возможности и потому сулит ему баснословные выгоды.

Ирония судьбы, но дело чрезвычайно осложнялось тем, что трое из высших сановников коррумпированной Директории считали Талейрана взяточником, четвертый считал его и вором, и взяточником, а пятый - вором, взяточником и изменником.

- Никогда еще не было на свете более извращенного и более опасного существа, чем Талейран! - открыто возмущался один из директоров.

Остальные четверо только качали головой, будучи полностью согласными со столь нелицеприятной аттестацией кандидата на должность министра.

Злые языки утверждали, что если бы не мадам де Сталь, то Талейрану ни за что бы не получить кресло министра внешних сношений. (Анна-Луиза Жермена де Сталь (баронесса де Сталь-Гольштейн), более известная как мадам де Сталь (1766 - 1817) - французская писательница, дочь видного государственного деятеля Жака Неккера. - Из Википедии.)

Она якобы шесть или семь раз едва не на коленях молила Барраса, одного из самых влиятельных членов Директории, за своего любовника, и даже будто бы угрожала ему самоубийством, если Талейран не получит должности министра. Однако скверная репутация бывшего епископа Отенского сводила старания баронессы на нет. (Баррас (Barras) Поль (1755 - 1829), один из организаторов термидорианского переворота 1794 г. В 1792 был избран в Конвент, примкнул к якобинцам; позднее входил в Директорию, содействовал приходу к власти Наполеона Бонапарта. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Жермена де Сталь была умной, но некрасивой хозяйкой модного литературного салона. Но это было еще полбеды. Вторая половина беды заключалась в том, что уже тогда, задолго до появления самого термина, баронесса была несносной феминисткой и пресыщенной светской львицей, всю свою жизнь выбирающей «между скукой и страданием». И только по этим причинам удерживать ее в рамках светских приличий, а тем более - управлять ею - было чертовски трудной задачей даже для такого знатока женских душ, как Талейран.

Вот потому так примечательны и слова самого «укротителя светских львиц», сказанные, правда, не для ушей чрезмерно обидчивой и заносчивой мадам де Сталь:

«Надо полюбить гениальную женщину, чтобы понять, какое счастье любить дуру».

И не будь у самой Директории острой надобности в умном, осторожном и очень ловком политике, способного к долгим и сложным переговорам, то вряд ли мадам де Сталь удалось бы выхлопотать для своего любовника должность министра внешних сношений.

Следует отметить характерную особенность «политики» Талейрана в отношении слабого пола. Даже тех своих любовниц, которые его, как мужчину, уже не интересовали, он не оставлял своим вниманием, заботой и материальной поддержкой, - что, несомненно, являлось основой их удивительной лояльности и готовности помочь в будущем. (Правда, мадам де Сталь отплатит ему черной неблагодарностью, что, впрочем, хотя и согласуется с оскорбленными чувствами брошенной женщины, но, в общем и целом, нехарактерно для его бывших любовниц. - Прим. авт.)

Епископ-расстрига всегда отводил женщинам весьма важную роль в своей политике и, скорее всего, именно к тому периоду его жизни относится его смелый девиз: «Пускать вперед женщин!»

Талейран хорошо понимал женщин, легко ориентировался в лабиринтах женской души и знал, в чем их сила, а в чем - слабость. Возможно, именно поэтому он как-то обронил:

«Женщины, говоря отвлеченно, имеют равные с нами права, но в их интересах не пользоваться этими правами».

Много лет спустя, уже на закате своей жизни Талейран сблизится с молодым Тьером, подающим большие политические надежды. (Тьер Луи Адольф (1797 - 1877), историк и политический деятель, президент Франции (1871 - 73)... - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

В одной из бесед Тьер раздраженно скажет Талейрану:

- «Князь, вы всегда говорите мне о женщинах, а я бы предпочел говорить о политике».

На что великий дипломат лукаво возразил:

- «Друг мой, но ведь женщины и есть политика».

Блистательный дебют

Вновь назначенный министр внешних сношений всегда был безукоризненно одет, сдержан и подчеркнуто вежлив. Лицо Талейрана было столь непроницаемо, что решительно невозможно было понять, как он относится к своим или чужим словам, к существу затрагиваемой темы.

На этот счет даже ходил такой анекдот: «Если Талейран разговаривает с вами, а в это время кто-нибудь сзади даст ему пинка, то по его лицу вы ни за что об этом не догадаетесь».

Министр никогда не повышал голоса, говорил ровно, бесцветно и намеренно не очень ясно по существу. Хорошо знавшие его люди отмечали его своеобразную манеру ведения разговора: в его словах всегда оставалась какая-то недосказанность, что, в свою очередь, вынуждало его собеседников задавать уточняющие вопросы. (Талейран не был косноязычным, напротив - язык у него был хорошо подвешен. Скорее всего, такая манера говорить, со временем вошедшая в привычку, была одним из его психологических приемов, позволяющих прощупать позицию своего визави. - Прим. авт.)

Зато как никто другой новый министр умел слушать и извлекать пользу из малейшей необдуманности собеседника, из любого, неосторожно сказанного слова.

Еще задолго до того, как Талейран занял столь милое его сердцу место, он довольно ясно представлял - пусть и в общих чертах, какие невероятные возможности оно сулит. И как для заядлого игрока - а дипломатия это очень азартная, интеллектуальная и интересная игра, и как для безудержного стяжателя.

Если уж посредственности, занимавшие высокие должности в своих министерствах, ведомствах и комитетах, за короткое время сколачивали весьма солидные капиталы, то почему это не получится у нового министра внешних сношений, который был на голову выше их? Было бы странным, что при всех его дарованиях он бы не обошел их в стремлении разбогатеть.

«Мое министерство - это не богадельня для неимущих, - рассуждал Талейран, посматривая на большую карту Европы, занимающей полстены в его огромном кабинете, - и потому никаких бесплатных раздач больше не будет. Ни для кого: ни для союзников, ни для врагов Французской республики. С этой минуты всем им придется платить: и за то, чтобы хотя бы одним глазком заглянуть в черновые варианты готовящихся международных договоров, пактов, конвенций и прочих документов, и за то, чтобы знать наперед, что там будет написано, когда черновики перепишут набело. И это справедливо: за сведения надо платить, а за важные сведения - платить хорошо. А так как Франция почти постоянно находится в состоянии войны со своими соседями, то и недостатка в клиентах у меня не будет».

В кабинете он был один, и потому позволил себе едва заметно усмехнуться: «Англия, Австрия, Пруссия, Турция, Россия… - державы богатые. Стало быть, и я с ними в накладе не останусь. А тут еще десятка три лоскутных и совсем карликовых государств, - он снова окинул взором карту Европы, - у этих денег мало, но зато самих их много. Значит, и с них набежит неплохой доход».

Не прошло и нескольких месяцев, как по Парижу поползли слухи, что новый министр направо и налево торгует если не национальными интересами, то уж государственными секретами - точно.

Так казалось его завистникам, да и просто недалеким людям, которые замечали, что и карета у министра стала как у первых вельмож Республики, и кони подстать ей, и форейторы, и лакеи...

Но гораздо больше парижскую публику интриговало то, что в его экипаже постоянно можно было видеть одетых в шелка, кружева и бархат очень красивых женщин из знатных дворянских семей. Молодые баронессы или графини с удовольствием демонстрировали публике свои модные шляпки со страусовыми перьями и изысканные, баснословно дорогие наряды. Они томно обмахивались веерами или зябко кутались в соболиные накидки - в зависимости от погоды, и свысока поглядывали на благородную публику, фланирующую по бульварам.

Причина их превосходства была очевидна: ушки и пальчики первых парижских красавиц украшали изумруды, топазы, рубины и блистающие всеми цветами радуги бриллианты, а их стройные шейки - колье или ожерелья из индийского жемчуга, тонкой работы золотые кулоны, цепочки и всё остальное прочее, что можно видеть в лучших ювелирных домах Парижа, Лондона или Рима. Их изысканные туалеты дополняли изящные сумочки, шарфики, зонты от солнца…

Чтобы дать возможность прогуливающимся по бульварам дамам и господам в полной мере оценить всё великолепие их гардероба, разодетые в пух и прах красавицы время от времени останавливали новенький экипаж и прогуливались под ручку с господином лет пятидесяти, одетого изысканно, но без той броскости, что была свойственна его молоденьким спутницам. Даже те парижане, которые не были сильны в геральдике, уже знали, что на дверцах блистающей лаком кареты изображен древний герб князей Талейранов-Перигоров…

…В действительности же, Талейран торговал не секретами - для этого как раз много ума не надо, а «дырками от бубликов», которые недалекие правители иностранных государств принимали за настоящие бублики, то есть - за совершенно секретную информацию, касающуюся военно-политических планов воинственной республики. А вот для того, чтобы продать «дырки от бубликов» по цене самих бубликов - для этого действительно требовался не только большой ум, но и великолепное знание людской психологии.

В чём же заключалось «изобретение» хитроумного Талейрана?

Продавец воздуха

Новый министр внешних сношений всё-таки придумал, как продавать нечто важное, ничего на самом деле не продавая и не выходя за те границы условий или уступок, которые ему определяла Директория.

Как же можно продать то, чего нет и, что, по идее, ничего не стоит? На первый взгляд, это кажется совершенно невозможным… Но не для Талейрана. Он отличался не только великолепным знанием психологии и большим умом, но и редким его складом, что и позволяло находить решения, казалось бы, неразрешимых парадоксов.

Вот суть его «ноу-хау»: превышая полученные на то полномочия, Талейран умышленно ужесточал требования Франции, и с этой целью - самовольно и в тайне от Директории - вносил в черновики каких-либо договоров, пактов или конвенций дополнительные пункты, которые заметно осложняли военно-политическое, территориальное или экономическое положение других стран. («Ноу-хау», от англ. know-how, буквально - «знаю как», обычно этот термин употребляется в следующем значении: изобретение, открытие, секрет технологии. - Прим. авт.)

Кто ему мешал от себя добавить в текст черновика парочку городов или лишнюю провинцию, на которые претендует Франция, и о которых Директория, что называется, ни сном, ни духом… - считая это слишком наглым либо вовсе нереальным? Никто не мешал.

И даже если тот же Баррас начнет интересоваться, почему министр в черновых вариантах договоров так дерзко превышает полномочия, предоставленные ему Директорией, то Талейран всегда мог оправдаться:

«Ваше сиятельство, это всего лишь политические уловки, позволяющие прощупать позицию других государств: насколько они готовы уступить требованиям Французской республики?»

Что и говорить, такой остроумный подход позволял министру выходить «сухим из воды» почти при любой ситуации. Главное, что такая тактика срабатывала и приносила Франции ощутимую политическую выгоду. А выгода действительно была реальной и значимой.

Дальше дело техники. Через своих «агентов влияния» при европейских дворах, Талейран доводил до заинтересованных лиц мнимые намерения Французской республики. И не суть важно, в каком виде задумки коварного министра достигали ушей или глаз европейских государей: в виде прозрачных намеков или в виде готовящихся в недрах его министерства «черновиков» совершенно секретных документов. Важно другое: дезинформация, искусно «имплантированная» в текст документов, так была похожа на правду, что, как правило, за нее и принималась.

«Ложь это такая прекрасная вещь, что не стоит ей злоупотреблять».

Этот известный афоризм Талейрана можно понимать и как требование «техники безопасности» применительно к внешней политике государства. Кстати говоря, известен и близкий по смыслу, блестящий афоризм его современника Георга Лихтенберга (1742 - 1799):

«Лучшие сорта лжи готовятся из полуправды».

…И как тогда поступят заинтересованные государства? Ужаснутся, конечно, ненасытности республиканской Франции и попытаются как-то умаслить Талейрана, чтобы тот смягчил навязываемые им кондиции. Во всяком случае, это им представляется много дешевле и безопаснее, чем сражаться с непобедимыми армиями мятежной республики, под началом таких блестящих полководцев, как генерал Бонапарт.

«Всё гениальное просто»: за помощь в столь деликатном деле Талейран получает затребованную сумму, убирает из документа отсебятину и более или менее приводит его в соответствие с полученными инструкциями. Проще говоря, ничего не делая сверх того, что ему предписано, он получает от недалеких государей столько золота, во сколько он оценил их виртуальные потери, естественно, с учетом их реальных финансовых возможностей.

(Сравните современную формулировку подобного казуса: как сделать человеку хорошо, ничего при этом не делая? Очень просто: сначала нужно сделать плохо, а потом - как было. - Прим. авт.)

На первых порах запрашиваемая им цена не всегда была реальна - чудовищное корыстолюбие его нередко подводило. Однако он довольно быстро научился правильно оценивать финансовые возможности правителей, которые нуждались в его услугах либо непременно будут в них нуждаться спустя какое-то время.

В этом и состояла суть его «ноу-хау». Никакой измены нет и все безмерно довольны: Директория - тем, что Министерство внешних сношений блестяще решило поставленные перед ним задачи, «потерпевшие» - тем, что «легко отделались», ну а сам корыстолюбец - тем, что заработал сотню-другую тысяч золотом, ничего не делая и никого не предавая.

И обратите внимание на два любопытных момента. Первый. Как правило, ненасытный взяточник получал деньги дважды. Сначала он получал мзду за якобы за проданный «черновик договора», потом - за его «отредактированный» в соответствие с «приватной договоренностью» сторон вариант, то есть - подлинный документ, который спустя какое-то время вполне официальным путем попадал в руки того или иного европейского государя.

Второй момент. «Наезжая» на государства с непомерными требования, которые он коварно добавлял от себя лично, Талейран ставил правительства других стран в весьма затруднительное положение: они-то не знали, сколько и чего он добавил от себя и до каких «заранее подготовленных позиций» может отступать в ходе переговоров.

Начинался торг, при котором блефующий министр изначально был в более выигрышном положении, так как заранее оставлял себе значительную фору. «Зарезервированная» фора сильно облегчала выполнение поставленной Директорией задачи, способствовала успешному решению внешнеполитических проблем Франции и создавала Талейрану славу ловкого дипломата и ненасытного взяточника, с которым, правда, всегда можно договориться «по-хорошему»…

Вот мнение Наполеона Бонапарта по поводу алчности своего министра:

«Это талантливый человек, но с ним ничего нельзя сделать иначе, как платя ему деньги».

Мнение Наполеона вполне соответствует исторической действительности: бесплатно Талейран никогда и ничего не делал, даже не мстил своим врагам. И хотя современники называли его «ходячей коллекцией всех людских пороков», однако они всё же преувеличивали: мстительность в число его пороков не входила.

…Возвращаясь к моральному облику Талейрана, нельзя обойти вниманием один любопытный казус: его не называли… лицемером. Правда, не потому, что такой изъян был ему чужд, а потому, что лицемерие в его виртуозном исполнении настолько превосходило общепринятое понимание этого недостатка, что само название порока никак не соответствовало тем высотам, коих он в оном достиг.

Талейран был непревзойденным лицемером, искусно скрывающим свои намерения, и потому на его лице можно было прочесть лишь те чувства, которые он умышленно «декларировал». Например, такие: безусловное одобрение, солидарность с какими-то суждениями или планами своего визави, угодливость, раболепие…

Вот что он пишет в своих «Мемуарах»:

«…Осмотрительность, то есть искусство обнаруживать лишь часть своей жизни, своих мыслей, чувств и впечатлений, - составляет главное достоинство».

И надо отдать Талейрану должное: никогда и ни при каких обстоятельствах он не отступал от этого жизненного правила, которому, судя по всему, следовал еще с юности. Более того, в зрелые годы он удостоится и вовсе неслыханной аттестации. А именно: его станут называть «отцом лжи», что по сути дела являлось беспрецедентно высокой оценкой его способностей, так как отцом клеветы считают дьявола.

Любопытно, но князь Беневентский мог легко парировать упреки в таком «отцовстве» своим знаменитым афоризмом:

«Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли».

…Однако и у гения интриги не всё и не сразу получалось так, как было задумано. Вовсе нет: поначалу у него случались досадные накладки. К примеру, именно такая история, и история скандальная, произошла с американцами по поводу каких-то «жалких» пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, которые он с них запросил «на сладенькое». (1. Министерство внешних сношений тянуло с выплатой американскому флоту его доли за участие в военных конфликтах на стороне республиканской Франции. 2. По тем временам, 50 тыс. фунтов - огромная сумма. - Прим. авт.)

Неискушенные в политике американские «ковбои» не оценили предоставленные им «льготы», «взбрыкнули» и пожаловались своему правительству на вымогательства Талейрана. Однако тому не только удалось замять международный скандал, но и от души помурыжить доморощенных североамериканских «дипломатов». Во-первых, - для того, чтоб впредь не жаловались, а во-вторых, - чтобы продемонстрировать более понятливым европейским коллегам, кто в доме хозяин.

После того скандала европейские державы уразумели, что спорить с Талейраном не только себе дороже - причем в буквальном смысле этого выражения, но и опасно: их-то от воинственной Франции Атлантический океан не отделял. Они, как водится, торговались и даже выторговывали себе какие-то «скидки», не подозревая о том, что хитроумный министр заранее включал те «скидки» в цену «сладенького».

Надо так же добавить, что в тех случаях, когда ему передавали оговоренные суммы, министр не только не чинил никаких препятствий, но и содействовал скорейшему выполнению всех условий заключенных договоров. В этом тоже был свой резон: во-первых, это поднимало престиж министра внешних сношений, а во-вторых, подводило к простой мысли: с ним можно иметь дело - он надежный партнер.

Активно новый министр пользовался и более простыми уловками, которые тоже приносили ему деньги. Например, если в одном и том же деле пересекались интересы двух разных государств или высокопоставленных вельмож, то патриотические, моральные и прочие нематериальные аспекты его не занимали вовсе. Он всегда принимал сторону того, кто платил лучше.

Но при всём при том, Талейран выдерживал «генеральный курс» внешней политики Франции и не шел на сделки, которые могли ей навредить. И это одна из причин, почему его не лишали министерского кресла: в своем деле он был настоящим виртуозом, способным решать невероятно сложные международные проблемы к явной выгоде Франции, пусть и на грани фола.

Директория, конечно же, знала о его денежных махинациях не только за столом переговоров, (правильнее, видимо, - «под столом переговоров». - Прим. авт.) но, к примеру, и на бирже, где он, используя секретную информацию своего министерства, играл постоянно и весьма успешно.

Однако правительство смотрело на это сквозь пальцы. Во-первых, потому, что как министр иностранных дел Талейран был незаменим: он как никто другой умел с блеском решать самые сложные и запутанные международные проблемы. А во-вторых, в казну Французской республики он свою лапу не запускал, вполне довольствуясь казенными деньгами иностранных государств либо кошельками владетельных сеньоров и прочих господ, заинтересованных в его решениях.

Случались и пикантные ситуации: испытывая постоянную нехватку в деньгах, Талейран брался помочь заинтересованным лицам или государствам, в полной мере не зная всего расклада и тех политических задач, которые ему поставит Директория. Проще говоря, иногда министр брал плату авансом и наобум.

Удивительно, но факт: если Талейран не мог оказать обещанных услуг, то он просто возвращал полученную мзду… Это тоже являлось «плюсом» для поднаторевшего, но благородного взяточника, потому что увеличивало к нему доверие со стороны потенциальных взяткодателей.

А вот еще одно его фирменное «ноу-хау», до которого как-то не додумались его предшественники. Так же как банкиры делят своих заемщиков на категории по надежности или ликвидности их активов, так и он относил государства к разным категориям - по их платежеспособности. Проще говоря, как истый аристократ он не мог позволить себе «унижать» европейские державы малыми размерами взяток, которые брал со слабых государств, мелких княжеств, герцогств и прочих клиентов «второй или третьей категории».

Новое «ноу-хау», сильно не понравилось европейским державам - это автоматически умножало их расходы на взятки, но всё же они были вынуждены признать некоторую справедливость его меркантильного подхода: да, богатые королевства должны платить больше, чем бедные княжества.

Однако когда ненасытный Талейран начал применять новое «ноу-хау» и в отношении родовитой аристократии - герцогов, князей, маркизов… - оказавшимися втянутыми в военные или территориальные конфликты как частные лица, это им понравилось еще меньше.

Потомственные аристократы матерились как ломовые извозчики:

- Каналья! Мало того, что своего не упустит, так и мимо чужого не пройдет. Сиятельный сукин сын!

Но правоту Талейрана всё же признавали: герцог не ровня графу или барону, а тем более безродным буржуа.

Вот какую, и весьма колоритную характеристику дает ему Евгений Тарле, автор известной книги:

«…Никто и никогда не обнаруживал такого искусства в сознательном извращении истины, такого уменья при этом сохранять величаво небрежный, незаинтересованный вид, безмятежное спокойствие, свойственное лишь самой непорочной… чистоте души, никто не достигал такого совершенства в употреблении фигуры умолчания, как этот, в самом деле, необыкновенный человек».

«Большая советская энциклопедия» рубит с плеча:

«…Слуга всех господ», предававший и продававший их поочерёдно, ловкий политик, мастер закулисной интриги. Его отличали большая проницательность, умение использовать слабые стороны своих противников и вместе с тем вероломство, крайняя неразборчивость в средствах достижения цели. Отличался феноменальным корыстолюбием, брал взятки у всех правительств и государей, нуждавшихся в его помощи…»

Что и говорить, но даже «Большая советская энциклопедия», на дух не выносящая аристократию и ее ярких представителей, дает весьма колоритный портрет своему классовому врагу - князю Талейрану. Хотя многие его дипломатические достижения, и достижения удивительные, она просто замалчивает.

Было у Талейрана, конечно, и еще множество сравнительно «честных» способов добывания денег, о которых он не распространялся, его доверенные лица - тем более. И потому остается только догадываться, на что была способна его светлая голова. Впрочем, о некоторых его дополнительных «приварках» известно: кроме игры на бирже он успешно занимался всевозможными спекуляциями и государственными подрядами. Причем не только во Франции, но и в других странах.

Что же касается корыстолюбия, то в этом единодушны все его современники: брал взятки, да еще как лихо брал! А вот что касается размеров тех баснословных взяток, то в этом вопросе историки не могут сойтись во мнении и поныне. Что и не удивительно: только при Директории (по времени это менее двух с половиной лет. - Прим. авт.) начинающий министр, можно сказать - стажер, положил в свой карман около 14-ти (!) млн. франков золотом. Неплохо для дебютанта!

В поисках сильного хозяина

Войдя в состав правительства, Талейран своими глазами убеждается в том, что возможности и перспективы коррумпированной Директории неуклонно падают. И по этим причинам, не дожидаясь, когда существующая власть рассыплется как карточный домик, следовало если не подыскивать себе новых хозяев, то, по крайней мере, присматриваться к реальным кандидатам на высшую государственную власть.

Его внимание привлекает молодой, талантливый и амбициозный генерал Бонапарт, который почти все свое время проводит в военных походах и одерживает блистательные победы над разношерстными армиями старых европейских монархий. Знаком он с Бонапартом не был, однако это не мешает ему написать доблестному генералу длинное письмо, умело пересыпанное тонкой лестью.

Проще говоря, Талейран действовал по давно отработанной схеме и в точном соответствии с собственным афоризмом:

«Единственное вложение, которое ничего не стоит, но приносит большой доход - это лесть».

Как и следовало ожидать, Наполеон ему отвечает, и вскоре между ними начинается оживленная переписка…

В своих «Мемуарах» Талейран лукавит и излагает дело с точностью до наоборот: мол, первый ему написал генерал Бонапарт, а он, как хорошо воспитанный человек - ответил… (Князь Беневентский, как и большинство потомственных аристократов, презирал работу вообще, а рутинную - в частности. - Прим. авт.)

…Возвращаясь к теме, следует пояснить, что самый влиятельный член Директории, граф Баррас, познакомился с Наполеоном Бонапартом значительно раньше, чем Талейран. Еще в октябре 1795 г. Баррас привлек его для подавления мятежа, и молодой генерал с блеском справился с несвойственной для него миссией. (Но гораздо пикантнее другое: в награду за оказанную услугу, Баррас отдал ему в жены свою бывшую любовницу Жозефину де Богарне, ставшую впоследствии императрицей Франции. - Прим. авт.)

Тем временем против Франции была сформирована вторая антифранцузская коалиция, а сама Директория пребывала в агонии из-за недовольства народа внутри страны и затяжной серии военных неудач за ее пределами.

Положение усугублялось и тем, что генерал Бонапарт безнадежно застрял в Египетском походе, где его армия оказалась блокирована с моря мощным английским флотом.

А между тем, по доходящим из Парижа сведениям, власть Директории настолько ослабла, что в любой день следовало ожидать государственного переворота. Бонапарту не оставалось ничего другого, как бросить на произвол судьбы свою страдающую от болезней и недостатка снабжения армию, и, рискуя попасть в плен, пробираться во Францию. (Он чудом разминулся с английской эскадрой, стерегущей его с моря. - Прим. авт.)

В середине октября 1799 г. Наполеон прибывает в Париж, где, не смотря на совершенное им дезертирство, его встречают как героя и спасителя нации. Столица же Франции была похожа на растревоженный улей, в который не только соваться, но даже и приближаться к которому было опасно. Парижане знали, при какой власти легли спать, но при какой власти они проснутся утром - нет: настолько к тому времени ослабла власть и настолько обыденны стали дворцовые перевороты.

После целой серии государственных переворотов Директория была упразднена, и власть перешла к трем временным консулам, из которых Бонапарт был Первым и, соответственно, реальным претендентом на единоличное правление. (Два других консула играли декоративную роль, и потребовались организаторам переворота для того, чтобы переход от республиканской формы правления к монархической был не столь очевиден. - Прим. авт.)

В государственных переворотах - на стороне Наполеона Бонапарта - принимали самое непосредственное участие Талейран и министр полиции Фуше. При этом Фуше сохранил, а Талейран, вернул себе министерское кресло. (1. Фуше (Fouche) Жозеф (1760 - 1820), французский политический и государственный деятель, министр полиции. Создал разветвленную систему политического сыска, разведки и шпионажа. Беспринципный карьерист, служил республике, Наполеону I, Бурбонам. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия». 2. Осенью 1799 г. Фуше обеспечивал бездеятельность полиции в Париже и других крупных городах. 3. Во время подготовки и совершения государственного переворота Талейран не был министром внешних сношений - это диктовалось тактическими соображениями. Однако он сумел задействовать свои связи с правительствами соседних государств и удержать их от вмешательства во внутренние дела Франции. - Прим. авт.)

Чтобы обезопасить себя от козней бывшего правителя Франции и одного из самых влиятельных членов Директории - Барраса, Наполеон предлагает ему солидные отступные: несколько млн. франков золотом. Поручает же ту щекотливую миссию Талейрану - и как ловкому политику, и как человеку лично знакомому с Баррасом.

Однако пикантность ситуации состояла в том, что как только Талейран понял, что граф Баррас безмерно доволен тем, что Наполеон не собирается привлекать его к ответственности за прошлые злоупотребления властью, то многомиллионное «выходное пособие» навсегда «застряло» в бездонных карманах Талейрана - деньги до Барраса так и не дошли. Причем оба помалкивали: один - «из скромности», а другой - из-за неведения.

Наполеон был не только гениальным полководцем и государственным деятелем. Обладал он и потрясающей работоспособностью. И потому весьма круто взялся за решение государственных и семейных проблем: создает действенную полицию и разветвленную тайную службу, проводит административную реформу (1800), учреждает государственный Французский банк (1800), заключает конкордат (1801) с папой римским. (1. Рим признавал новую власть, католицизм был объявлен религией большинства французов, свобода вероисповедания сохранялась. 2. Талейран, несомненно, причастен к конкордату с Ватиканом: оставаясь безбожником в душе и циником до мозга костей, он, тем не менее, прекрасно понимает, как велика роль церкви в укреплении государственной власти и умиротворении французского народа. И, видимо, с подачи бывшего епископа Отенского, Наполеон отменяет нелепые и оскорбительные для католиков ограничения в обряде католической церкви, в первую очередь - запрет на колокольный звон, а также восстанавливает уголовную ответственность за разграбление и вандализм в отношении храмов, монастырей и мест захоронений, в течение многих лет насаждаемых оголтелыми революционерами. - Прим. авт.)

Следует, видимо, пояснить, что родившийся на Корсике Бонапарт, имел много братьев, сестер и прочих родственников. Согласно корсиканским традициям и благодаря его личной протекции все они станут весьма значимыми, влиятельными персонами. (Некоторые из его близких родственников станут даже королями и королевами. - Прим. авт.)

Наполеон реформирует систему среднего и высшего образования, проводит через Сенат декрет о пожизненности своих полномочий (1802) и провозглашает себя (1804) императором французов…

Он спал не более четырех часов в сутки, чрезвычайно ценил свое время и даже первых красавиц Франции, приглашенных во дворец по их просьбе, «имел» - если так можно выразиться - на скорую руку, не раздеваясь и не отцепляя своей шпаги.

«Готовые к употреблению» герцогини, маркизы и графини долгими часами дожидались на диванчике в его приемной, когда у всемогущего Первого консула выдастся хотя бы несколько свободных минут. За эти считанные минуты им нужно было успеть изложить суть своих проблем и авансом отблагодарить за содействие в их решении, с показным удовольствием и томными стонами отдаваясь на том самом диванчике или рядом с ним. (Наполеон умышленно унижал родовитых аристократок: за то, что в свое время их мужья и отцы весьма надменно и даже презрительно отнеслись к выходцу из большой, но незнатной дворянской семьи, да еще из французской Тмутаракани - с острова Корсика. - Прим. авт.)

Невероятно, но факт: за 10 лет Наполеон I решил такое количество чрезвычайно важных для Франции задач и проблем, на которые у свергнутой династии Бурбонов, пожалуй, не хватило бы и целого века. Любопытно, но сам Наполеон считал самым важным своим достижением не военные триумфы, не создание Империи, а собственноручно написанный им Гражданский кодекс. (Кодекс Наполеона и сегодня (!) является действующим нормативным документом. - Прим. авт.)

Настало золотое времечко и для Талейрана, причем в буквальном смысле этого расхожего выражения. С раннего утра и до глубокой ночи посланники многих европейских государств толпились в приемной министра иностранных дел. Его чиновники, помощники и писцы едва успевали начисто переписывать пространные статьи новых международных договоров, а дипломатическую почту отправляли и получали едва не мешками.

Что же касается милых ему сердцу кружочков с профилями европейских монархов, то особо доверенные подручные князя кряхтели под тяжестью мешочков, ларцов и сундучков с золотыми, реже - серебряными монетами, тайными путями доставляя драгоценный груз пред светлые княжеские очи. (Использование серебряной монеты создавало серьезные технические трудности, так как и объем, и вес таких монет был примерно в десять раз больше, чем при расчетах золотом. - Прим. авт.)

Видимо, в те времена легендарный взяточник и заметил не без иронии:

«На самих Людовиков и самих Наполеонов полагаться нельзя, но на золотые кружочки с чеканными их портретами вполне и при всех условиях положиться можно».

Став у руля внешней политики воинственной Франции, Талейран в полном блеске продемонстрировал свои феноменальные способности министра иностранных дел и, пожалуй, еще более феноменальные способности гения закулисных интриг. Только за ничего не стоящие, личные заверения Талейрана в дружбе к Испании он запросил (!) - и получил миллион (!!) франков. За смягчение некоторых малозначительных статей Люневильского договора с Австрией (1801 г.) «великий иллюзионист внешней политики» получил больше, чем за два с половиной года в начале своей карьеры, а именно: 15 млн. (!!!) франков золотом.

Конечно, император, благодаря четкой работе своей службы безопасности, знал, что Талейран чудовищно корыстолюбив и не чист на руку. Однако не только сквозь пальцы смотрел на его «художества», но и осыпал своими монаршими милостями. (Фуше к службе безопасности отношения не имел, более того - сам был под ее неусыпным надзором. Однако созданная Фуше тайная полиция и ее четкая работа станет недостижим образцом для многих монархий. В частности, по ее образу и подобию Николай I создаст жандармерию в России. - Прим. авт.)

Всего за несколько лет Наполеон сделал своего виртуозного министра светлейшим князем и владетельный герцогом Беневентским, великим камергером императорского двора, великим вице-электором Французской империи, и прочая, и прочая…

В связи с «производственной необходимостью», император даже пожаловал Талейрану прекрасный особняк в Париже, где тот мог бы не только принимать своих иностранных коллег или августейших особ, давать блестящие балы и званые обеды, но и с комфортом жить со своими любовницами. (Пройдя у министра хорошую школу, его красавицы тоже получали немало ценной информации от иностранных посетителей роскошно и с большим вкусом обставленного особняка. - Прим. авт.)

Может быть, потому хитроумный Талейран, прекрасно разбирающийся в человеческих слабостях, и скажет:

«Лучший помощник дипломата - это его повар».

Что касается его красивых помощниц, то он дипломатично обойдет вниманием их роль во внешней политике Франции.

По иронии судьбы, пожалованный особняк оказался недалекоот того места на площади Восстания, где в годы «Большого террора» титулованным и прочим аристократам ежедневно отсекали головы с помощью гильотины. Однако князь Талейран-Перигор мнительным не был и не придал этому совпадению ровно никакого значения. (И он оказался прав: ему предстояло прожить долгую и чрезвычайно богатую на события жизнь, а умереть - в своей постели и в весьма преклонном возрасте. - Прим. авт.)

Однако не смотря на все пожалованные титулы, звания, должности и ордена, Наполеон всё же презирал своего лучшего министра. И не столько за его безграничное стяжательство, сколько за практикуемые им способы.

Любопытно, но император Франции, открыто разорявший и грабивший Европу с помощью своих победоносных армий, считал  хитроумные вымогательства типа «а ля Талейран» низким и постыдным ремеслом, недостойным настоящего аристократа. И это не смотря на то, что Париж и другие крупные города были рассадниками распущенности, взяточничества и казнокрадства, а многие вельможи и «примадонны» Империи безнадежно погрязли во всевозможных грехах и пороках.

Любовницы Талейрана

Талейран был очень осторожным, скрытным человеком. Это проистекало и из его характера, и из его рода занятий. Однако в его многотомных «Мемуарах» всё же встречаются имена дам высшего света, с которыми он был близок:

«С эпохи царствования Людовика XVI началось мое общение с несколькими дамами, выделявшимися своими достоинствами, дружба которых всегда придавала прелесть моей жизни. Я говорю о герцогине Люйнь, о герцогине Фитц-Джемс и о виконтессе Лаваль».

Что касается «дружбы», то на то он и дипломат, чтобы тщательно подбирать слова и не навредить репутации своих любовниц, пусть и бывших.

Талейран любил красивых, умных женщин, и находил в общении с ними не только много приятного для себя лично, но и полезного для внешней политики Франции. Сочетание неотразимой красоты и ясного ума было характерно для его любовниц. (Они выполняли весьма сложные задания, связанные с получением секретной информации от посланников, министров и монархов других стран. Неотразимым красавицам выполнять такие поручения было значительно легче. - Прим. авт.)

Однако он умел вскружить голову и дурнушкам, если это было необходимо для его карьеры. Именно такова истинная подоплека его «дружбы» с баронессой де Сталь, которую он очень умело использовал, чтобы добиться назначения на пост министра внешних сношений.

Красотой мадам де Сталь, увы, не отличалась и потому российский поэт Батюшков, так охарактеризовал ее: «Дурна, как чёрт…» (Поэту случалось бывать в Париже, а жене шведского посланника в России, баронессе де Сталь, - в Петербурге. - Прим. авт.)

Баронесса держала один из самых модных в Париже литературных салонов, отличалась несносным характером и чрезмерно завышенном мнением о своем творчестве.

- Кто для вас первая женщина в мире? - спросила она в начале 1798 года тогда еще генерала Бонапарта, явно напрашиваясь на комплимент.

- Та, что родила больше всего детей, - не мудрствуя лукаво, ответил Бонапарт. Таким ответом он нажил себе злопамятного врага.

В другой раз баронессе все же удалось взять реванш. Мадам де Сталь говорила о политике и спросила мнение Наполеона по поводу своих суждений.

Генерал, весь вечер молча сидевший в кресле, недовольно проворчал:

- Я не люблю, когда женщины вмешиваются в политику.

- Вы правы: это не женское дело. Однако в стране, в которой женщинам отрубают головы, они вправе знать, за что с ними так поступают, - а это уже политика.

Отличалась баронесса и язвительным пером, от которого многим ее знаменитым соотечественникам изрядно достанется. К примеру, перечисляя своих выдающихся современников, она умудрилась обойти молчанием… Наполеона Бонапарта, хотя к тому времени он был блестящим и непобедимым полководцем. (Наполеон Бонапарт (1769 - 1821), французский государственный деятель, полководец… выдвинулся в период Великой французской революции. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Впрочем, не останется в долгу и император, когда так отзовется об ее очередном романе:

«Это метафизика чувства, творение беспорядочного ума. …Я не в силах больше терпеть эту женщину».

(Он запретит ей жить в Париже, а впоследствии прикажет уничтожить весь тираж ее очередной книжки, в которой мадам де Сталь симпатизировала Германии, - как политически вредной для Франции. - Прим. авт.)

И сколько бы потом, находясь уже в эмиграции, баронесса де Сталь ни пыталась принизить Наполеона, в глупом свете она прежде всего выставляла себя, ибо, действительно, нужно было обладать «беспорядочным умом» и чудовищным самомнением, чтобы в упор не замечать одаренность Наполеона Бонапарта. (1. Наполеон обладал феноменальной памятью и работоспособностью, острым умом, военным и государственным гением, даром дипломата, артиста, обаянием, позволявшим ему легко располагать к себе людей. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия». 2. Порывистость, стремительность, а также смена убеждений, проще говоря, - взбалмошность всегда была характерна для мадам де Сталь: и в творчестве, и в жизни. - Прим. авт.)

…Наполеон, не смотря на свою запредельную занятость государственными и прочими делами, в долгу не останется и оставит для потомков такое «резюме»:

«Мадам де Сталь написала о страстях как женщина, вполне освоившаяся с предметом, о котором пишет. Она часто принимает сущую галиматью за нечто возвышенное и более всего пуста в тех случаях, когда претендует на глубокомысленность».

Поэтому остается только гадать, как с баронессой уживался и находил общий язык князь Талейран.

Что же до самой мадам де Сталь, то став известной писательницей, но так и не испытав настоящего женского счастья, она с горечью заметит:

«Для женщины слава - лишь блистательный траур по счастью».

Талейран имел множество любовных связей с красавицами высшего света не только Франции, но и других европейских стран. Соответственно, ему приписывают и немало внебрачных детей. Сколько у него было таких детей, наверняка не знает никто, но молва, к примеру, упорно считала его отцом таких известных людей, как художник Эжен Делакруа и граф Флао. (1. Делакруа (Delacroix) Эжен (1798 - 1863), французский живописец и график, виднейший представитель французского романтизма в изобразительном искусстве. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия». 2. Имя этого художника отлично известно россиянам и по знаменитой картине «Свобода на баррикадах», которая стала обязательной иллюстрацией в учебниках истории, и где та Свобода была изображена в виде полуобнаженной женщины с флагом Французской республики. - Прим. авт. 3. Огюст Шарль Жозеф, граф де Флао де Ла Биллардье (1785 - 1870), французский генерал и государственный деятель. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Удивительные и совершенно особенные отношения сложились у Талейрана с Доротеей Саган, герцогиней Курляндской. Но об этом будет рассказано отдельно…

Военно-дипломатический симбиоз

Непревзойденный мастер политической интриги жил и «творил» в очень бурную эпоху. Казалось бы, трудно было кого-либо удивить лихоимством в годы развеселых кутежей временщиков Директории, в годы Консульства и тем более - в годы блистательной Империи. Однако Талейран изумлял своих современников и количеством взяток, и их размерами.

Без малейших угрызений совести Талейран получал взятки от союзников и противников, колоний и метрополий, европейских держав и мелких княжеств: от правителей Англии, Пруссии, Австрии, Испании, Португалии, лоскутной Германии и столь же лоскутной Италии, и даже от Персии, Турции, Соединенных Штатов… Он получал деньги от буржуа и аристократов, банкиров и кардиналов, от королей и императоров, победивших и проигравших, и от всех прочих, кто нуждался в его услугах…

Как в один голос утверждали его современники, что такое совесть, Талейран знал лишь понаслышке, и потому она его никогда не мучила.

Светлейший князь Беневентский был на редкость беспринципным человеком и потому оставил в назидание потомкам афоризм, не потерявший свою актуальность и поныне:

«В политике нет убеждений, есть обстоятельства».

Прекрасно зная человеческую натуру и свойственные ей пороки, Талейран весьма дифференцировано подходил к наложению личных «контрибуций», которые, естественно, клал в свой бездонный карман. Согласно его табели о рангах, владетельные принцы и эрцгерцоги должны платить больше, чем мелкопоместные герцоги или князья, короли - больше, чем принцы, а правители европейских держав - больше, чем прочие государи.

И те же короли лоскутных монархий могли сколько угодно возмущаться «разбоем на большой дороге»: мол, почему это они должны платить больше, чем герцоги или князья? На главного «разбойника» с большой дипломатической дороги это не производило ровно никакого впечатления.

- Ваше величество, да потому и больше, - учтиво объяснял Талейран, - что королевство не чета герцогству или княжеству. Короли, помазанные на царство, много выше владетельных принцев или герцогов, а уж тем более - князей, - министр делал подобострастный поклон, показывающий, насколько князь Беневентский ниже по положению его визави, мелкопоместного короля. - Именно поэтому к королям обращаются: «Ваше величество», к принцам и герцогам - «ваше высочество», а к князьям - всего лишь «ваше сиятельство», - он снова кланялся, еще более подобострастно. - Не учитывать величия королевств означает неуважение к самим королям, положивших столько сил и стараний, чтобы сохранить свои блистательные короны, полученные из рук своих доблестных предков.

Крыть надменным потомкам знатнейших королевских семей Европы было нечем, и они были вынуждены признать требования ненасытного корыстолюбца в какой-то мере справедливыми.

Невозможно подсчитать все незаконные вознаграждения Талейрана, «нажитые непосильным трудом»: все его независимые «аудиторы» утомлялись с подсчетами уже за первые два с половиной года его службы в Министерстве внешних сношений. (Именно эта цифра и «гуляет» в литературе и в Интернете: 13 млн. 650 тыс. франков золотом. - Прим. авт.)

Еще при Директории Талейран имел большой, роскошно отделанный и прекрасно меблированный особняк с многочисленными слугами и лакеями, и тратил на его содержание огромные суммы. Любил князь давать и званые обеды, где стол поражал гостей дорогими винами, изысканными блюдами и количеством их перемен.

Не менее расточительна была и другая статья: содержание красивых любовниц из очень известных аристократических семей. Что, с учетом его достаточно заурядной внешности и полученного в детстве увечья, было бы немыслимо без оплаты их дамских расходов «на булавки»: шикарные экипажи, английские скакуны, наряды из шелка и бархата от модных парижских или римских кутюрье, норковые шубки и манто из сибирских соболей, золотые украшения с бриллиантами, сапфирами или изумрудами от лучших ювелиров Европы… И так далее, и тому подобное.

Трудно сказать, какая из этих статей была более разорительна… Однако с учетом того, что князь Беневентский любил роскошь и жил на широкую ногу, то на первых порах ему не хватало сравнительно честно заработанных миллионов, и он постоянно изыскивал дополнительные источники финансирования своих прихотей и желаний.

Те взятки в десятки и сотни тысяч франков, с которых он начинал при Директории, кажутся детскими шалостями по сравнению с тем, как он стал брать при Наполеоне Бонапарте.

Во времена Империи из завоеванных королевств и княжеств во Францию хлынул колоссальный поток золота, который казался неистощимым. Императорские дворцы поражали иностранцев невиданной роскошью, богатством отделки, количеством предметов искусства мирового значения, а сам двор Бонапарта - грандиозными балами, парадными обедами и прочими празднествами, обходящимися Франции в астрономические суммы.

Не зевал и Талейран: подношения за его содействие в решение всевозможных проблем европейских, азиатских и американских государств стали измеряться миллионами в звонкой монете. (Само имя Талейрана превратилось в своеобразный «мировой бренд» и, стало быть, по дешевке заполучить его подпись даже под самым незначительным документом не представлялось возможным. - Прим. авт.)

Росли и его расходы: кроме парижских особняков он теперь владел и великолепным замком в Валансе, который отделал и обставил с воистину королевской роскошью. Огромных денег требовали великосветские балы, званые обеды и банкеты, на которые собиралось множество знати - иногда в количестве до пятисот персон. Не забывал радушный хозяин замка и о других развлечениях аристократов, бывших в то время в моде. Что же касается азартных игр, то карточные столы всегда были к услугам гостей.

Всё это, конечно, требовало огромных расходов, однако и деньги в сейфы Талейрана текли нескончаемым золотым потоком.

Что же касается красивейших и знатнейших дам, скрашивающих его холостяцкую жизнь, то и на них он тратил уже не сотни тысяч, а миллионы. (По воле Наполеона Талейран был женат на Катрин Гран (1802), с которой вскоре развелся. Больше он в брак не вступал. - Прим. авт.)

Впрочем, он мог себе это позволить: ибо он был богат и тем самым его желание далекой юности - «главное - не быть бедным» - не только исполнилось, но и исполнилось с большим запасом: он имел во много раз больше, чем когда-то хотел.

В общем и целом, «военно-политический симбиоз» между императором и его самым способным министром был выгоден всем: и Франции, и ее императору и самому Талейрану. (Симбиоз (от греч. symbiosis - совместная жизнь), форма совместного существования двух организмов разных видов, включая паразитизм (антагонистический симбиоз). Часто симбиоз взаимовыгоден для обоих симбионтов... - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Именно на службе у Наполеона Бонапарта Талейран умножил свое, и без того немалое состояние, и находился на пике своей карьеры. Однако именно тогда он стал подмечать у императора опасную склонность не к власти или даже к могуществу, а именно к славе.

«То, что он гений, это признают все, даже его враги, - размышлял Талейран. - И это действительно так: во всей нашей истории не было более гениального полководца, политика и правителя, чем Бонапарт. Уж не знаю, кто его столь щедро наделил талантами - бог или дьявол, - на этом месте бывший епископ едва заметно усмехнулся: сам он ни во что не верил, - но добром это не кончится. Парадокс: Франция погибнет не от недостатка способностей или праздности правителя, а как раз наоборот - от их избытка и неуемной жизненной силы ее императора.

То, к чему он стремится, то, что для него высшее наслаждение - именно слава, а не завоеванные земли, короны, и уж тем более - не деньги, женщины или награды… Проще говоря, Наполеон - это человек славы, и именно к ней он стремится. Неуемная жажда славы его и погубит, как когда-то погубила другого гениального полководца и государя - Александра Македонского. Не знаю, против кого он двинет свои армии, когда завоюет континентальную Европу, - против России или Англии, но и в том, и в другом случае это кончится катастрофой».

«Бонапарт свято верит в свою судьбу, чрезвычайно самоуверен и целеустремлен, по любому вопросу имеет собственное суждение, и хотя выслушивает подаваемые ему советы, однако всегда поступает по-своему», - князь едва заметно усмехнулся и повторил вслух слова Наполеона:

«Человеческий дух не созрел еще для того, чтобы управляющие делали то, что должны делать, а управляемые - то, что хотят». - Потом бесцветным голосом заметил: - Лично мне эти слова ничего хорошего не обещают. - И добавил: - «Я прощаю людей, которые не придерживаются моего мнения, но не прощаю тех, кто придерживается своего собственного».

Так или примерно так думал Талейран, когда возглавлял в Империи Министерство иностранных дел и был на пике своей карьеры.

Порок под ручку с преступлением

Во времена Империи, пожалуй, не было более влиятельных и опасных министров, чем Талейран и Фуше. Министр полиции Фуше здоровьем не отличался и до революции тоже учился в семинарии. В отличие от первого дипломата Империи, шеф полиции постриг так и не принял, однако правил приличия, в отличие от епископа-расстриги, старался не нарушать.

Но всё же различий между ними было больше, чем сходства, да и происходили они из разных сословий. Если Талейран был аристократом в бог знает каком поколении - его род был древнее Бурбонов, то Фуше был сыном судовладельца и типичным буржуа.

По-разному они относились и к своим обязанностям: шеф полиции был трудолюбив как пчела, а первый дипломат Директории, как потомственный аристократ, работу презирал, что, впрочем, не мешало ему развивать кипучую деятельность, когда дело касалось запутанных проблем внешней политики или его личных интересов.

На исходе XVIII столетия они оба видели слабость правящей тогда Директории и сделали ставку на Наполеона, как на самую сильную и одаренную личность. В ноябре 1799 года они приняли деятельное участие в государственном перевороте, когда Директория была свергнута и власть фактически перешла к Первому консулу республики Наполеону Бонапарту.

Талейран был очень опытным игроком. Всю свою сознательную жизнь он играл: в карты, на бирже, в политике. Но самой увлекательной игрой, достойной истинного аристократа, он считал дипломатию. Более того, равных в этой игре ему нет и поныне. И хотя, как говаривал Отто фон Бисмарк, «политика - есть искусство возможного», политика Талейрана выходила за пределы этой классической формулы и нередко достигала результатов невозможных.

Именно поэтому Наполеон, который был отлично осведомлен о пороках Талейрана, сделал его своим министром. А так как тот оказался непревзойденным виртуозом в дипломатии, то и смотрел на его «художества» сквозь пальцы.

Впрочем, рыльце у Фуше тоже было в пушку: еще в 1792 г. он, как член Конвента, голосовал за смерть Людовика XVI, а позднее принимал самое активное участие в карательных операциях, направленных против роялистов. Как злословили современники, не будь на свете Талейрана, то Фуше был бы самым лживым и порочным человеком.

Каким-то краем оба оказались причастны и к темной истории, связанной с похищением и казнью герцога Энгиенского. (Герцог Энгиенский Луи Антуан (1772 - 1804), французский принц, представитель боковой ветви Бурбонов. С начала Французской революции - в эмиграции. Заподозренный Наполеоном Бонапартом в намерении занять французский престол, был вывезен в 1804 отрядом французских драгун во Францию, обвинен в участии в заговоре и расстрелян. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Но если косвенный мотив Жозефа Фуше был хотя бы понятен: он был заинтересован в том, чтобы Бонапарт пролил «голубую» кровь Бурбонов, и тем самым сделал бы невозможным примирение с королевским домом, то участие в том деле Талейрана непонятно и загадочно. Якобы именно он обратил внимание императора на то, что герцог Энгиенский, находясь в опасной близости от границы с Францией, готовит государственный переворот, цель которого - свержение (!) Наполеона Бонапарта. (1. Фуше на тот момент не был министром полиции. 2. Находясь в эмиграции, герцог Энгиенский не принимал заметного участия в политической жизни своей страны. Единственное, чем он прославился - так это то, что был похищен и казнен. 3. В связи с казнью герцога Энгиенского в России был объявлен семидневный траур. - Прим. авт.)

История очень темная: все, кто знал истинную подоплеку происшедшего, предпочитали держать язык за зубами, и в конечном итоге унесли свою тайну в могилу. Однако до нас дошла странная фраза, которую якобы бросил Фуше, когда узнал о казни герцога:

«Это не просто преступление. Это - ошибка!»

Всё это выглядит тем более странным, что никакой выгоды - ни политической, ни тем более - материальной, хитроумный министр иностранных дел из смерти одного из последних принцев Конде извлечь не мог. А как известно, бесплатно ни в каких политических дрязгах, а уж тем более - в кровавых преступлениях, Талейран никогда не участвовал. (Став министром внешних сношений, он, например, не стал мстить своим врагам, из-за происков которых он был депортирован из Англии и вынужден был перебраться в Североамериканские Штаты, так как во Франции он был объявлен вне закона. Это же подтверждает и вся его жизнь: в революционное лихолетье, в отличие от Фуше, он не голосует за смерть Людовика XVI, после крушения Империи способствует приходу к власти Людовика XVIII, а в 1830 году - короля Луи Филиппа, из боковой ветви всё тех же Бурбонов. - Прим. авт.)

Скорее всего, кто-то из врагов Талейрана в качестве оружия применил против него его же собственный афоризм:

«Клевещите, клевещите неустанно! Что-нибудь от клеветы да останется!»

Много лет спустя, когда Талейран, князь и герцог Беневентский, и Фуше, герцог Отрантский, появятся в приемной короля Людовика XVIII, писатель и дипломат Шатобриан так выразит свое удивление:

«Вдруг дверь открывается: молча входит порок, опирающийся на преступление, - господин Талейран, поддерживаемый господином Фуше. Адское видение медленно проходит предо мною, проникает в кабинет короля и исчезает там».

Впрочем, к мнению Шатобриана следует относиться с осторожностью: будучи известным государственным деятелем и дипломатом, он, безусловно, ревновал к славе Талейрана. (Шатобриан Франсуа Рене де (1768 - 1848), французский писатель, государственный деятель. После Реставрации Шатобриан был послом в Берлине, Лондоне и Риме. Вершина его карьеры - пост министра иностранных дел (1823). - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Ход конем

В ходе военных кампаний 1807 г. Талейран, пожалуй, впервые начал задумываться над темой, которая его сильно беспокоила и страшила: чем могут закончиться эти нескончаемые, пусть пока и победоносные войны в Европе? Сколько еще стран нужно завоевать, чтобы Наполеон наконец-то удовлетворил свое честолюбие и насытился захваченными землями, награбленными богатствами, и своей военной славой? Три? Пять? Десять?

Ведь только две державы, Англия и Россия, могли избежать скорбной участи остальных европейских государств. Первую спасало от вторжения непобедимых французских армий островное положение и сильный военный флот, а вторую - гигантская территория и практически неиссякаемые экономические, военные и людские ресурсы.

И сколько ни размышлял Талейран над этими вопросами, а выходило, что Наполеон не успокоится, пока не покорит всю Европу. И хорошо еще - если не Азию в придачу. Слава великих завоевателей прошлого, вот что было движущей силой императора Франции, вот что гнало вперед его непобедимые армии.

- На сегодняшний день Наполеон, скорее всего, лучший полководец, которого когда-либо рождала земля, - вслух добавил Талейран. - Во всяком случае, по количеству выигранных сражений он уже никому не уступает. Однако всему есть предел: и воинской славе, и гению полководца, и удаче, и покровительству свыше. А так как безудержное стремление к славе и есть его цель, то это стремление его и погубит. Не суть важно, с кем именно он решит воевать - с Англией или Россией, важен результат. А результат можно предсказать уже сегодня: он неминуемо погибнет сам и погубит свою Империю. И чтобы не погибнуть вместе с ним, нужно уже сейчас подыскивать себе нового хозяина… 

На невыразительном лице великого интригана мелькнула едва заметная усмешка:

«…Вовремя предать - значит предвидеть».

Приняв такое решение, Талейран выбрал и время для исполнения задуманного: сразу после окончания переговоров в Тильзите. (1. Тильзит, название г. Советск Калининградской обл., Россия, до 1946 г. 2. В 1807 году, в результате личных переговоров между Александром I и Наполеоном I, был заключен Тильзитский мир. Россия соглашалась на создание великого герцогства Варшавского и присоединялась к Континентальной блокаде [Англии]. Отдельный акт оформил наступательный и оборонительный русско-французский союз. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

И когда в беседе с императором, Талейран вдруг заговорил об отставке, то он чрезвычайно удивил Наполеона. Однако когда его министр совершенно неожиданно признал жалобы некоторых европейских государей на свою непомерную алчность… справедливыми, - удивлению императора не было границ. Было чему изумляться: тот, который десятки раз почтительно выслушивал справедливые нарекания, но тем не менее под всякими предлогами благополучно от них открещивался, виртуозно переводя разговор на какую-нибудь менее опасную для себя и более приятную для государя тему, тот неисправимый стяжатель вдруг заговорил о собственной отставки с поста министра иностранных дел.

Наполеон не верил своим ушам: первый взяточник в Европе просил отставки со столь доходного места, где успел сколотить многомиллионное состояние!

«Спектакль» продолжался: «кающийся» грешник так искусно подыграл императору и так ловко повел дело, что в качестве «выходного пособия» получил придворную должность великого вице-электора с жалованием в триста тысяч франков золотом в год, а к титулу «светлейшего» князя Беневентского присовокупил еще и право на почетное обращение «высочество». (1. На такое обращение имели право только принцы и принцессы императорской фамилии. 2. Обязанности великого вице-электора почетны, но необременительны: во время особо торжественных церемоний находиться подле трона императора. - Прим. авт.)

Почетная отставка вполне устроила хитроумного экс-министра. Но главное было в другом: теперь он отделил свою личную судьбу от судьбы императора, который, по мнению Талейрана, вел Францию к гибели. А значит - можно было спокойно наблюдать за развитием событий, ничем при этом не рискуя.

Версия же самого Наполеона была иной:

«Король баварский и король вюртембергский приносили мне столько жалоб на его алчность, что я отнял у него портфель».

Лишившись своего насиженного и такого доходного места министра иностранных дел, Талейран начал присматривать себе нового хозяина. И возможно, это был один из тех редких случаев, когда он поторопился с предательством: Французская империя была на подъеме и во всем блеске своего величия - большинство европейских стран были либо уже завоеваны Наполеоном, либо должны быть завоеваны в ближайшие годы. «Смотрины» же затягивались, и Талейран, часто привлекаемый Наполеоном в качестве опытного советника по внешней политике, всё никак не мог сделать выбор между Англией и Россией.

Ничего не подозревающий император по-прежнему пользуется советами опытного экс-министра и даже берёт его с собой на важнейшее политическое событие 1808 года: на встречу с Александром I в Эрфурт. (Эрфуртская конвенция, союзный договор между Россией и Францией, заключен в 1808 г. в Эрфурте. Условия договора подтверждали Тильзитский мир 1807 г. Наполеон I Бонапарт признал права России на Финляндию, Молдавию и Валахию… - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Именно в Эрфурте Талейран определяется со своим выбором: он делает ставку на Российскую империю. И именно там он не только начинает сближаться с Александром I, но и вести за спиной Наполеона двойную политическую игру - игру рискованную и опасную. В приватных встречах с российским императором экс-министр начинает давать ему ценные советы, связанные с внешней политикой Франции.

Однако российский император с большим подозрением отнесся к неожиданной инициативе коварного экс-министра. Он прекрасно помнил события 1804 года, связанные с похищения и казнью злосчастного герцога Энгиенского, когда своим знаменитым ответом министр фактически оскорбил Александра. (На протест Александра I в связи с явным нарушением международного права, Талейран ответил примерно следующее: «Если бы Ваше императорское величество узнали, что убийцы Вашего отца, Павла I, находятся неподалеку от русской границы, пусть и на чужой территории, и если бы Вы повелели их схватить, то Франция не протестовала бы». - Прим. авт.)

Именно с тех пор между ними были весьма натянутые отношения.

Анекдот в тему. В XIX веке Франция устанавливает дипломатические отношения с одним из полинезийских королевств, где еще встречались отдельные случаи людоедства, и где местные людоеды по ошибке съели французского посла. На ноту протеста МИД Франции из той нецивилизованной страны был получен ответ, достойный Талейрана: «Съешьте нашего посла, и на этом инцидент будем считать исчерпанным».

Поэтому Александр не оценил явных реверансов самого ловкого дипломата Европы, Министерства иностранных дел ему не предложил и предпочел использовать его в качестве тайного агента. (Именно к этому периоду относятся тайные донесения Талейрана, подписанные, например, агентурным псевдонимом «Анна Ивановна». Россия была не единственной страной, которой экс-министр иностранных дел продавал какие-либо сведения. - Прим. авт.)

Конечно же, «Анна Ивановна» стала шпионить в пользу России не за красивые глаза, а из-за беспредельной любви к золотым кружочкам с профилем царя Александра. При этом произошел двойной казус. С одной стороны, император Александр явно недооценил тех возможностей, которые получила бы Российская империя, если бы Талейран возглавил ее МИД. (Возможно, Александр I просто посчитал, что иметь такого пройдоху министром, от которого неизвестно когда и что можно ожидать, это постоянная «головная боль» для всего его правительства. - Прим. авт.)

Ведь уже тогда Талейран поражал Европу не только своей алчностью, но и гениальными политическими интригами. Проще говоря, Александр не представлял, как такого виртуоза закулисных интриг вообще можно держать «в узде»? И чего от такого министра будет для России больше: вреда или пользы?

С другой стороны, став заурядным платным осведомителем, самый ловкий политик в истории дипломатии посчитал себя оскорбленным, но, по своему обыкновению, вида не подал. Он продолжал снабжать посольство России в Париже важными сведениями, в то же время пристально наблюдая за действиями обоих императоров и выжидая своего «звездного часа».

При желании, в этой истории можно усмотреть и еще один казус. А именно: если уж Александр опасался доверять Талейрану как министру, то как же он мог доверять ему как своему тайному агенту? Ведь тому ничего не стоило, не только запутать своими донесениями МИД, но, что гораздо опаснее - втянуть Россию в очередную европейскую интригу, по которым Талейран был великим специалистом. (Судя по всему, Россия напрасно оплачивала своим золотом «кроссворды», составленные непревзойденным виртуозом политической интриги. Обнаруживать в его донесениях скрытые подвохи, каверзы, провокации и ловушки - это, пожалуй, посложнее, чем голыми руками обезвреживать мину неизвестной конструкции. - Прим. авт.)

И что примечательно, именно к тому времени относятся попытки Талейрана повлиять на внешнюю политику Наполеона. Во всяком случае, прежде, набивая карманы золотом зависимых от Франции государей или вельмож, он никогда не отговаривал Наполеона от его пресловутых наполеоновских планов. И это являлось одной из причин, почему его терпел император.

Приблизительно к тому же времени относится и его сближение с министром полиции Фуше, так поразившее современников. Все прекрасно знали, что Фуше ненавидел Талейрана, а тот его презирал: уж слишком они были разные. Но, как говорится, если между кошкой и собакой вдруг вспыхивает дружба, значит, она направлена против повара. Оба, хотя и по разным причинам, не одобряли политики «повара», то есть Наполеона Бонапарта.

Что касается военной кампании 1808 г. в Пиренеях, то там, вопреки ожиданиям Наполеона, возникла сложная ситуация. Талейран же считал военные действия против Испании и Португалии - на тот момент союзников Французской империи - излишними: вся их «измена» заключалась лишь в нарушении континентальной блокады Англии. Однако военное вторжение на Пиренейский полуостров вызвало крестьянские волнения, и это подавало дурной пример для других покоренных стран.

В действительности же, Талейран вел двойную игру и потому на словах поддерживал Наполеона, не скупясь на лесть. Он настолько убедительно сыграл свою роль, что император даже отправил ему - для содержания под домашним арестом в его замке Валансе - плененного наследника Испанского престола и еще двух принцев все той же ветви испанских Бурбонов.

Отказаться от такого «подарка» экс-министр не посмел, однако тут же запросил 2 млн. франков на капитальный ремонт замка Валансе. В ремонте замок, понятно, не нуждался, так как был прекрасно отреставрированным зданием средневековой архитектуры, давно используемым его хозяином для балов, банкетов и прочих торжеств. Однако и пройти мимо денег, которые сами плыли в его руки, Талейран категорически не мог: это противоречило его натуре. (Как там обстояли дела с ремонтом, история умалчивает. Но что касается денег на содержание пленников, то эти деньги, и деньги немалые, казначейство Империи отпускало в течение многих лет. - Прим. авт.)

Дерьмо в шелковых чулках

В январе 1809 г. грянула гроза. Да еще какая! Все свидетели той исторической сцены дрожали как осиновые листки и не смели поднять глаз на императора, стремительно вернувшегося из испанского похода и до предела разъяренного закулисными интригами Талейрана.

- «Вы - вор, мерзавец, бесчестный человек! - в бешенстве кричал Наполеон. - Вы не верите в бога, вы всю свою жизнь нарушали все ваши обязанности, вы всех обманывали, всех предавали, для вас нет ничего святого, вы бы продали вашего родного отца! Я вас осыпал благодеяниями, а между тем вы на всё против меня способны! Вот уже десять месяцев, только потому, что вы ложно предполагаете, будто мои дела в Испании идут плохо, вы имеете наглость говорить всякому, кто хочет слушать, что вы всегда порицали мое предприятие относительного этого королевства, тогда как это именно вы подали мне первую мысль о нем и упорно меня подталкивали!..»

Князь Талейран-Перигор стоял совершенно спокойно, почтительно и внимательно выслушивая всё, что орал ему разъяренный император. Со стороны казалось, что он единственный, кто в столь экстремальной ситуации сохранял полнейшую безмятежность духа. Его лицо не выражало ничего, даже страха перед всемогущим императором. А ведь судьба величайшего интригана висела на волоске…

- «А тот человек, тот несчастный?.. Кто меня уведомил о его местопребывании? Кто подстрекал меня сурово расправиться с ним?» (Намёк на судьбу герцога Энгиенского. - Прим. авт.)

- «Каковы же ваши планы? Чего вы хотите? На что вы надеетесь? Посмейте мне это сказать! - едва не с кулаками кидался разъяренный император на своего бывшего министра, который подобострастно и абсолютно спокойно выслушивал столь серьезные обвинения в свой адрес. - Ну, посмейте! Вы заслужили, чтобы я вас уничтожил, и у меня есть власть, чтобы сделать это, но я слишком вас презираю, чтобы взять на себя этот труд! Почему я вас еще не повесил на решетке Карусельной площади?! Но есть, есть еще для этого время! Вы - дерьмо в шелковых чулках! Дерьмо!! Дерьмо!!!»

Некоторые царедворцы добавляли к этой бурной сцене одну пикантную деталь. Якобы, когда Талейран уже покидал приемную императора, он совершенно спокойным голосом обронил свою легендарную фразу:

«Как жаль, что такой гениальный человек так дурно воспитан».

Была эта фраза сказана Талейраном или кем-то другим, точно не известно. Да это и не суть важно, хотя по стилю она вполне соответствует тем афоризмам великого дипломата, авторство которых не оспаривается другими острословами его эпохи. Важно другое: «хрестоматийная сцена», описанная в сотнях (!) мемуаров, воспоминаний и художественных произведений, навсегда закрепила за Талейраном, если так можно выразиться, титул «короля хладнокровия и личной выдержки».

Хотя, с другой стороны, он мог обронить ту фразу. И вот почему. Как уже было сказано, среди многих его достоинств было и такое: он как никто другой умел слушать. И если рассвирепевший император ни словом не обмолвился о его эрфуртских «проделках» и о пресловутой «Анне Ивановне», значит, ему ничего об этом не было известно. (В противном случае изменник уже болтался бы в петле на той самой площади, на которой Наполеон публично грозился его повесить. - Прим. авт.)

Другими словами, попытка повлиять на внешнюю политику Империи едва не стоила Талейрану головы. И именно с этого момента он таких, опасных для жизни попыток больше не предпринимал, сделав из полученного урока надлежащие выводы.

Буквально на следующий день весь императорский двор изнывал от нетерпения и изводил себя на редкость каверзным вопросом: с какими глазами Талейран появится во дворце, если по своему придворному статусу он был обязан присутствовать на официальной церемонии, на которой должен быть и Наполеон Бонапарт? И не сбежал ли этот светлейший сукин сын из Парижа? Пока его и в самом деле не повесили на Карусельной площади? Ведь до вчерашнего дня таким страшным оскорблениям и угрозам не подвергался ни один из камер-лакеев или кучеров императора.

В тот же день их нездоровое любопытство было удовлетворено: светлейший князь и владетельный герцог Беневентский, великий камергер двора, великий вице-электор Французской империи и прочая, и прочая… как ни в чём ни бывало стоял на своем месте, в двух шагах от трона. Одет он был, как и положено по дворцовому этикету, в белые атласные панталоны и роскошный, красный с золотым шитьем бархатный камзол, сверху донизу усыпанный орденскими звездами и увешанный лентами, полагающимся к ним по статуту. (В то время опальный министр был кавалером всех орденов Империи, в том числе - и одним из первых кавалеров ордена Почетного Легиона, учрежденного Наполеоном и являющегося одной из самых престижных наград во Франции и поныне. Но гораздо пикантнее другое: Талейран был также кавалером почти всех (!) европейских орденов, в том числе и самой престижной награды России - ордена святого Андрея Первозванного. - Прим. авт.)

Император, правда, не ответил на подчеркнуто учтивый поклон Талейрана, но того, судя по всему, это мало занимало, если занимало вообще. Великий притворщик величественно стоял на своем месте, галантно, насколько позволяла покалеченная нога, раскланивался с вельможами, приглашенным на официальную церемонию, и еще более величественно молчал. За весь вечер он не проронил ни слова, однако, как сказали бы китайцы, лица своего не потерял.

Вот что по этому поводу пишет в своих «Мемуарах» сам экс-министр иностранных дел:

«Недоверие ко мне Наполеона и его оскорбления не меняют ничего в истинном положении вещей, и я громко повторяю: никогда не существовало опасных для него заговорщиков, кроме него самого. Тем не менее, в течение последних лет своего царствования он установил за мной самое гнусное наблюдение. Оно одно доказывает невозможность для меня в то время участвовать в заговорах, даже если бы у меня и была к ним склонность».

Вслед за сокрушительным разносом на «императорском ковре» потянулись годы опалы. Судя по всему, Талейрана не столько удручала бессрочная отставка - в его жизни случалось и похуже, сколько то, что он оказался на обочине европейской политики, среди других праздных наблюдателей. Тайная переписка с российским императором продолжалась, но всё более вяло и всё более беспредметно…

Не вызывал оптимизма и постоянно уменьшающийся «золотой запас» самого знаменитого взяточника Европы. Но не потому, что запас был невелик - светлейший князь успел набрать взяток предостаточно, во всяком случае, для любого другого князя, а потому, что Талейран привык жить широко.

Похоже, эти обстоятельства и подвигли Талейрана клянчить деньги у Александра I. На великолепном французском языке, изящно, льстиво и даже задушевно он писал своему августейшему корреспонденту о том, как он, бедный и несчастный, поиздержался, выполняя поручения Его императорского величества, и было бы очень неплохо послать ему немного денег, ну, хотя бы миллиона полтора золотом…

И даже сейчас, два века спустя, можно спорить на что угодно, но несуразная сумма фигурирует в том письме не случайно: хитрец заранее предвидел, что российский император «урежет» затребованное «пособие по безработице», и если пришлет денег, то значительно меньше той суммы, о которой его просил Талейран. Хитроумный политик остался верен себе: чтобы получить нужное, следовало просить больше.

Однако на этот раз вышла осечка. Александр не любил, когда его считали уж совсем за простака, и вместо денег проситель получил безупречный по форме, но ехидный по содержанию ответ: мол, денег Мы прислать не можем, дабы не скомпрометировать светлейшего князя тайными связями с Российской империей. (Талейран, также как и Наполеон, считали русского царя достаточно посредственным государем. - Прим. авт.)

Как там в действительности обстояли дела с «золотым запасом», история умалчивает. Зато доподлинно известно другое: до зимы 1812 года титулованный владелец замка Валансе вел подобающую его статусу светскую жизнь, хотя и с меньшим размахом и блеском, чем до своей отставки.

Распрекрасная герцогиня

Была в жизни князя и герцога Беневентского одна поразительно красивая и удивительно умная женщина, которую никак нельзя обойти вниманием. Ее имя - Доротея Саган. (Иоганна Доротея фон Бирон, герцогиня Курляндская и Земгальская, графиня Эдмон де Перигор, герцогиня Саган, герцогиня де Дино, герцогиня де Талейран (1793 - 1862) - младшая дочь последнего курляндского герцога Петра Бирона и графини Доротеи фон Медем, знаменитая аристократка эпохи Александра I. Играла выдающуюся роль при французском дворе в эпоху Наполеона I и Реставрации. - Из Википедии.)

В 1809 г. Талейран знакомится с Анной-Шарлоттой, герцогиней Курляндской, и ее дочерью, красавицей Доротеей. Следует пояснить, что в то время он подыскивал для своего племянника Эдмона достойную партию. Однако Талейран был прекрасно осведомлен о том, что всех родовитых французских аристократок Наполеон придерживал для своих доблестных генералов, и потому невесту для племянника следовала искать подальше от Франции.

Более того, чтобы предупредить возможное противодействие со стороны всесильного императора Франции - Доротея Саган была не только родовитой аристократкой, но и потрясающе красивой женщиной, Талейрану пришлось подстраховаться и подбить на роль свата… самого императора России, Александра I.

Вот как описывает этот эпизод в своих «Мемуарах» сам Талейран:

«В тот период я стремился женить своего племянника Эдмона Перигора. Нужно было действовать так, чтобы мой выбор жены для него не вызвал недовольства Наполеона, не желавшего выпустить из-под своего ревнивого влияния молодого человека, носившего одно из самых громких имен Франции. Он полагал, что за несколько лет до того я способствовал отказу моей племянницы графини Жюст Ноайль, руки которой он просил у меня для своего приемного сына Евгения Богарнэ. Поэтому, какой бы выбор я ни сделал для своего племянника, мне предстояло встретить неодобрение императора. Он не позволил бы мне выбрать невесту во Франции, потому что блестящие партии, которые могли быть в ней заключены, он приберегал для преданных ему генералов.

Итак, я обратил взоры за границу. В Германии и Польше я часто слышал о герцогине Курляндской и знал, что она выделялась благородством чувств, возвышенностью характера, а также чрезвычайной любезностью и блеском. Младшая из ее дочерей была на выданье. (Курляндия - историческая область в западной части Латвии. В 1795 году Курляндия вошла в состав Российской империи... - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Этот выбор не мог не понравиться Наполеону, так как не лишал партии никого из его генералов, которые все неизбежно получили бы отказ. Он должен был даже льстить его тщеславию, заставлявшему его привлекать во Францию громкие иностранные имена. Это тщеславие побудило его незадолго до того способствовать браку маршала Бертье с одной из Баварских принцесс. Поэтому я решился просить для моего племянника руки принцессы Доротеи Курляндской, а чтобы император Наполеон не мог, передумав или из каприза, взять назад уже данное им одобрение, я склонил добрейшего императора Александра, который был личным другом герцогини Курляндской, самому просить у нее для моего племянника руки ее дочери. Я имел счастье получить ее согласие, и свадьба состоялась во Франкфурте-на-Майне 22 апреля 1809 г.»

После свадьбы молодые поселились в парижском особняке Талейрана, вместе с ними жила и мать Доротеи - Анна-Шарлотта, с которой у хозяина особняка возникла длительная любовная связь. Однако спустя несколько лет, герцогиня Курляндская покинет Париж, а муж Доротеи еще раньше отбудет к месту дислокации своего полка - в Северную Италию. (Эдмон де Перигор добродетелями не отличался: был игроком, мотом и прожигателем жизни. - Прим. авт.)

И именно с того момента принято считать, что между Талейраном и красавицей Доротеей возникли близкие отношения, которые продлятся ни много, ни мало, а четверть века и закончатся только со смертью самого князя Талейрана. (С 1818 года она станет жить отдельно от своего мужа, но брак будет расторгнут только в 1824 году. - Прим. авт.)

Проще говоря, несколько лет прекрасная Доротея одновременно была женой племянника и любовницей его дяди. У блистательной герцогини было несколько детей, но кто являлся их настоящим отцом, история умалчивает.

Но, пожалуй, еще более любопытно другое: старого князя и молоденькую герцогиню (разница в возрасте составляла 39 лет. - Прим. авт.) связывали не только трогательные любовные отношения, но и увлечение европейской политикой. Помимо своих внешних достоинств Доротея оказалась очень умна, старательна, быстро усваивала дипломатическую науку и выказывала в ней незаурядные способности. В этом отношении ей, безусловно, повезло: ее наставником был самый искушенный, хитроумный и опытный дипломат в Европе.

Однако и сама Доротея была весьма одаренной личностью: хорошо владела пером, знала европейские языки и была очень хорошей пейзажисткой. (В 1820 году Прусская Королевская академия искусств устроит её персональную выставку. - Прим. авт.)

Собственно говоря, однажды поселившись в доме Талейранов-Перигоров, Доротея уже никогда не покидала его. Куда бы ни направлялся князь Талейран по частным или служебным делам, его любовница охотно сопровождала его и всегда производила на высший свет европейских столиц неизгладимое впечатление своей красотой, умом, обаянием и искусством вести беседы на самые разные темы. Своим экипажем, гардеробом и украшениями она поражала не только мужчин - что при ее красоте и неудивительно, но и светских дам, чего добиться гораздо труднее. Одетая по последней парижской моде, Доротея Саган отличалась безупречным вкусом и по праву считалась эталоном великосветской изысканности.

Конечно, стареющий князь осыпал молодую красавицу дорогими подарками, исполнял ее милые капризы и ни в чём ей не отказывал. Талейран ничего не жалел для любимой женщины: ни денег, ни бриллиантов, ни даже титулов. (1. Когда в знак признательности за помощь на Венском конгрессе он получит от короля Сицилии герцогство Дино, то передаст новое владение (вместе с титулом) своему племяннику. Соответственно, Доротея Саган станет герцогиней Дино. 2. Дино - остров на юге Италии. - Прим. авт.)

Но вряд ли он смог бы ее удержать подле себя, если бы Доротея не разделяла его главного увлечения - страсти к европейской политике. Более того, из нее князь Беневентский вырастит не только очень способную мастерицу политического кружева, но и найдет в ней свою единомышленницу.

Известно высказывание Талейрана, несомненно, связанное с появлением в жизни старого холостяка этой молоденькой красавицы и умницы:

«Брак это такая чудесная вещь, что нужно думать о нём всю жизнь».

Пройдет всего несколько лет, и князь Талейран вместе с герцогиней Саган отправятся на Венский конгресс, где будет решаться судьба Франции. И вот там-то они в полном блеске продемонстрируют изумленному миру свое виртуозное мастерство в дипломатии, и в еще большей степени - мастерство в сложнейших закулисных интригах.

Поэтому нет ничего удивительного и в том, что значительно позднее, когда Талейран будет назначен послом в Англию, она поедет вместе с ним. Любопытно, но в Лондоне его блистательная любовница будет чувствовать себя более комфортно, чем в Париже, где Сен-Жерменское предместье никогда не позволяло ей забыть, что она иностранка.

Доротея всегда будет рядом с Шарлем-Морисом Талейраном, до самого последнего его вздоха…

Остается добавить, что герцогиня Саган была внучкой всесильного фаворита российской императрицы Анны Иоанновны - графа Бирона (1690 - 1772)

Что и говорить, классик русской литературы прав: «Как причудливо тасуется колода! Кровь!» (Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»)

Крах Французской империи

Если политическое чутье и подвело Талейрана в 1807 году, то спустя 5 лет его давние прогнозы начнут подтверждаться с пугающей неотвратимостью. Начав войну с Россией, непобедимая армия Наполеона будет вынуждена оставить сожженную Москвы и отступать по разграбленной Смоленской дороге.

«Это начало конца», - прозорливо заметил по этому поводу Талейран и не ошибся: это было началом крушения Французской империи.

«...Наполеон, не усматривая впереди ничего другого, как продолжение ужасной народной войны, способной в краткое время уничтожить всю его армию… постигнув, наконец, всю суетность дерзкой его мысли: одним занятием Москвы поколебать Россию, предпринял поспешное отступление вспять. Теперь мы преследуем силы его, когда в то же время другие наши армии… будут содействовать нам к конечному истреблению врага, дерзнувшего угрожать России…» - Из обращения главнокомандующего русской армией М. И. Кутузова к армии 19 (31) октября 1812 г.

Мало того, что европейские державы собирались дать Наполеону решительный военный отпор, так и его измотанную, голодную и страдающую от холодов армию постоянно преследовали русские партизаны и наносили ей весьма значительный урон.

«От великого до смешного - один шаг… Сколько раз мне придется это произносить во время русского отступления. Как хохотала судьба! Солдаты армии, именовавшейся Великой… оборванные, в полусгоревших в Москве шинелях, которые не грели… и поверх шинелей накручено всякое тряпье… Это была не армия, а какой-то грязный сброд… А мороз все крепчал. Единственный талантливый русский полководец, «генерал Мороз», добивал моих солдат, они падали от холода и голода… и умирали прямо на глазах. Но ни ропота, ни слова осуждения я не услышал! Никогда и никому солдаты не служили так, как мне - до последней капли крови, до последнего крика, который всегда был: «Да здравствует император!» - Из книги Эдварда Радзинского «Наполеон: Жизнь после смерти».

В 1814 г. войска антифранцузской коалиции заняли Париж и вынудили Наполеона I отречься от престола. И здесь уже не обошлось без интриг Талейрана, который, как и следовало ожидать, уже представлял политические интересы Бурбонов. Именно благодаря его стараниям и сложным закулисным интригам была восстановлена королевская власть в лице Людовика XVIII. (Людовик XVIII (1755 - 1824), французский король в 1814 - 15 и 1815 - 24, из династии Бурбонов. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Вот как это было. Когда Александр I посетил дворец Талейрана в Париже, тот начал убеждать российского императора в том, что народ Франции желает возвращения старой династии. (Император Александр I хотел посадить на престол трехлетнего сына Наполеона, на тот момент - римского короля, с регентством его матери. - Прим. авт.)

- «Как я могу убедиться, что Франция хочет Бурбонов?» - подозрительно спросил царь, на собственном опыте знакомый с уловками лучшего дипломата Европы.

- «Так решит Сенат, Ваше императорское величество. И такое решение я берусь организовать», - заявил Талейран так спокойно и уверенно, как будто бы это решение у него уже лежало в кармане.

И надо отдать ему должное: он выполнит свое обещание.

Сам же Талейран, наблюдая, как вернувшиеся из эмиграции аристократы пытаются возродить порядки, бытовавшие во Франции до революции, весьма скептически заметит: «Бурбоны ничего не забыли и ничему не научились». И как покажет время, его оценка окажется верной…

Трудно сказать, какими мотивами руководствовался лукавый дипломат, неожиданно для всех переметнувшийся под знамена Бурбонов. (Задолго до этих событий, приблизительно в 1808 году, «непотопляемый» министр иностранных дел, которого Наполеон в 1807 году всё же «потопил» - то есть отстранил от должности, установил с королевской семьей в изгнании доверительные отношения. Видимо, уже тогда Талейран, с присущей ему политической прозорливостью, предвидел не только крах Империи, но и реставрацию королевской власти. - Прим. авт.)

Фактически он оказался между двух огней: кто бы ни оказался на престоле: малолетний Наполеон или престарелый Людовик, лично ему ничего хорошего это не обещало. Но так как Талейран открыто перешел на сторону Бурбонов, более того - именно благодаря его интригам, новым монархом Франции стал Людовик XVIII, а не малолетний сын Наполеона, то самому Талейрану пока ничего другого не оставалось, как и дальше поддерживать реставрацию Бурбонов.

При этом нужно добавить, что Наполеон призывал Талейрана под свои знамена. Однако его бывший министр иностранных дел простаком никогда не был, на его соблазнительные посулы не поддался и на службу к Бонапарту не вернулся. Да и зачем, если еще в 1807 г. он предсказывал крах его Империи?

Венский конгресс

Летом 1814 г. князь Талейран, в качестве главы официальной французской делегации, был направлен на конгресс в Вену, где решались важнейшие европейские проблемы, в том числе - территориальные претензии к Франции, а также взаимные претензии стран-победительниц друг к другу.

Вместе со светлейшим князем Беневентским приехала и блистательная герцогиня Саган. Пикантность ситуации заключалось в том, что являясь супругой его племянника, она открыто поселилась с его дядей в прекрасных апартаментах одного из венских дворцов, специально предоставленных этой паре для проживания.

Явное игнорирование светских норм приличия нередко вызывало в высшем обществе скандал, однако Венский императорский двор безмолвствовал, понимая, как много будет зависеть от самого маститого дипломата Европы.

В том роскошном дворце Доротея Саган принимала титулованных аристократов с самими громкими именами, съехавшихся в Вену со всей Европы. Она умело вела переговоры и получала ценную дипломатическую информацию, покоряя всех своей красотой и изысканностью парижских туалетов. (Для участия в конгрессе в Вену съехались 2 императора, 4 короля, 2 наследных принца, 3 великих герцогини, 215 представителей княжеских домов, а также весь цвет европейской дипломатии. Россию на конгрессе представлял император Александр I… - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Неотразимо красивая и обаятельная Доротея с блеском справлялась со своей непростой ролью, и ее помощь в закулисных интригах Венского конгресса была неоценима. Однако, Талейрану, как представителю побежденного государства и бывшему сановнику поверженной империи, не смотря на весь его огромный опыт, было очень трудно продвигаться к намеченным целям. И не только потому, что предстояло решать сложнейшие межгосударственные проблемы, на которые у каждой из сторон были свои виды, но и потому, что позиции Франции были слабы как никогда.

«Валяйтесь у них в ногах... но никогда не будьте в их руках», - инструктировал французскую делегацию самый опытный и коварный дипломат Европы.

Сам же светлейший князь и владетельный герцог Беневентский держался на Конгрессе с поразительным достоинством и своей легендарной невозмутимостью. А между тем, было от чего прийти в отчаяние, так как каждая из европейских держав преследовала свои собственные интересы, нисколько не считаясь с побежденной Францией.

А именно: Пруссия рассчитывала заполучить левый берег Рейна и Саксонию, Россия - земли герцогства Варшавского. Правда, остальные державы всячески противились подобному усилению Пруссии и России, однако тоже имели свои «шкурные интересы»: Австрия стремилась закрепить свое господство в Германии, а Англия рассчитывала оставить за собой захваченные ею заморские колонии, как французские, так и голландские.

3 января 1815 Австрия и Англия заключили между собой секретный договор, целью которого было помешать присоединению Саксонии к Пруссии, а Польши к России.

«Я мог надеяться только на то, что между державами возникнут разногласия, - пишет Талейран в своих «Мемуарах», - когда дело дойдет до дележа обширных территорий, оказавшихся вследствие войны в их распоряжении: каждая из них желала либо получить для себя, либо дать зависящим от нее государствам значительную часть завоеванных земель. В то же время все желали исключить из участия в разделе те государства, чрезмерная независимость которых внушала им опасения. Эта борьба не давала мне, однако, повода детально вникнуть в дела, потому что державы заключили предварительные соглашения, предопределявшие судьбу самых важных областей. Для того, чтобы добиться изменения этих соглашений или же заставить державы совершенно от них отказаться… нужно было не только уничтожить предубеждения, не только отвергнуть притязания и подавить честолюбие, - нужно было заставить аннулировать то, что было решено без участия Франции».

Что и говорить, перед французской делегацией стояли чрезвычайно сложные задачи. Более того, до сих пор не было примеров, чтобы, империя, грабившая и разорявшая многие европейские страны в течение двух десятков лет, не подверглась бы ответному разграблению и не лишилась бы части своих исконных земель. Это как минимум. В худшем случае - если странам-победительницам удастся договориться между собой, они могли растащить поверженную империю по частям, то есть - можно было лишиться и самой государственности.

В отличие от других делегаций, французы прибыли на Конгресс фактически «с пустыми руками»: у Франции не было ни боеспособной армии, ни союзников, ни денег… Не было даже политической общности: одни хотели жить в республике, другие - в империи, третьи - в королевстве. И тем не менее, князь Беневентский вел себя так, словно Франция была победившей, а не проигравшей стороной. Более того, французская делегация выступила с совершенно неожиданными инициативами…

Вот требования, которыми Талейран весьма озадачил монархов и их министров, а заодно - заметно сбил с них спесь:

Во-первых, самый хитроумный дипломат Европы выдвинул «принцип легитимизма», на основе которого отныне должно быть построено всё (!) международное право. (От лат. legitimus - законный. - Прим. авт.)

Даже сейчас, два века спустя, нетрудно представить возмущение его коллег из других стран: в зале заседаний стоял гул, временами заглушавший слова оратора.

В действительности же, столь необычная для Талейрана позиция понадобилась вовсе не потому, что его беспокоили какие-то там принципы - он был абсолютно беспринципным человеком, а для того, чтобы обеспечить сохранность территории Франции в тех границах, которые она имела до начала революционных и наполеоновских войн. В сложившейся политической ситуации «принцип легитимизма» был чрезвычайно выгоден именно Франции, не имеющей сил для сопротивления враждебной ей коалиции. (Талейран, витийствуя о легитимизме, в действительности придерживался прямо противоположных взглядов, которые вообще отрицали какие-либо принципы: «В политике нет убеждений, есть обстоятельства». - Прим. авт.)

Во-вторых, Франция признает лишь те решения, которые будут приняты на пленарных заседаниях Конгресса в присутствии представителей всех держав. Это требование было связано с тем, что антифранцузская коалиция никого в свой «клуб» не допускала, даже те страны, которые сильно пострадали от агрессии Франции. (Сравните в этой связи и высказывание самого Талейрана: «Лучший способ сбросить правительство - это войти в него». - Прим. авт.)

В-третьих, Франция настаивает на том, чтобы Польша была восстановлена либо в границах 1805 года, либо по ее состоянию до первого раздела.

В-четвертых, Франция не согласится ни на расчленение, ни на лишение самостоятельности Саксонии…

Последние два требования поставили победителей перед неразрешимой загадкой: на кой чёрт Талейрану далась та Польша за компанию с Саксонией, если судьба самой Франции висела на волоске?!

Александр I, раздраженный неожиданными инициативами французской делегации, а в еще большей степени - величаво небрежным, вальяжным поведением князя Беневентского, всем своим видом демонстрирующим безмятежное спокойствие и уверенность в успехе своей миссии, так выразил свое недовольство:

«Талейран тут разыгрывает из себя министра Людовика XIV».

Однако Талейран действовал с такой непостижимой ловкостью, что сумел пролезть в так называемый комитет четырех, куда входили Англия, Австрия, Россия и Пруссия. Теперь, вместе с Францией, он превратился в комитет пяти, и гений политической интриги получил возможность влиять на его решения.

Участников же Конгресса больше всего возмущало то, что Талейран, без малейших угрызений совести продавший легитимную монархию и церковь, а также нелегитимную революцию, Директорию и Империю, теперь пытается навязать им игру по своим правилам. Но еще больше их бесило то, что о принципе легитимности заговорил тот самый политик, который с помощью лично подготовленных им договоров кроил и перекраивал карту Европы в угоду Франции, вероломно уничтожая и топча всякое подобие международного права.

Наглость, не имеющая прецедентов в истории дипломатии: упреки в неэтичности и нелегитимности их позиций им высказывал самый беспринципный политик во всей Европе! Его оппоненты не верили своим ушам, в крайнем изумлении слыша, что столь нелицеприятную критику в их адрес высказывает тот самый князь Талейран, который эти самые принципы не ставил и в грош, и которого европейские газеты в каких только грехах и пороках ни обвиняли. (Впрочем, обвиняли с одинаковым успехом: светлейший князь не считал нужным как-то реагировать на все те публичные обвинения, и потому надменно игнорировал любые выпады в свой адрес, чем, кстати, доводил прессу до «белого каления». Одних карикатур на него нарисовали столько, что можно было открывать персональную выставку, посвященную «хромому чёрту» и «отцу лжи». - Прим. авт.)

Пока победители ломали голову над неожиданной стратегией французской делегации и «грызлись» из-за областей Польши и Саксонии - что, несомненно, было коварной ловушкой, приготовленной для них хитроумным Талейраном, тот успел сплести целую сеть сложнейших интриг, направленных на то, чтобы настроить Россию и Пруссию против Австрии и Англии.

Более того, он так ловко повел дело, что внушил европейским державам серьезные опасения: теперь вместо имперской Франции они получат еще более могущественного и ненасытного врага - Российскую империю.

Как и рассчитывал в своих многоходовых комбинациях Талейран, Пруссия, претендующая на Саксонию, и Россия, не желающая отказываться от польских земель, своей политической недальновидностью и откровенной алчностью только подыграли ему и тем самым заставили европейские державы всерьез опасаться возросшей мощи Российской империи.

Женщина в чёрном

По количеству всевозможных интриг Венский конгресс вообще не имел себе равных. И в большинстве из них Талейран прямо или косвенно принимал незримое, но весьма деятельное участие.

Впрочем, не интриговал там только ленивый. Даже свергнутый Бонапарт, и тот пытается вмешаться в большую политику. С этой целью он, раздобыв копию секретного сепаратного договора между Австрией и Англией, пересылает его Александру I, тем самым рассчитывая внести раскол в ряды своих противников. Однако эта акция не дает нужного ему результата: существующий раскол между державами заметно больше или острее от этого не становится. (Наполеон открыто высказывал сожаление по поводу того, что в свое время отправил князя Беневентского в отставку: будь Талейран на его стороне, то он помог бы ему выпутаться из столь безнадежной ситуации. И уж во всяком случае, тот сумел бы использовать такой козырь, как секретный Англо-австрийский договор, причем с несравненно лучшем результатом. - Прим. авт.)

Сам же князь Беневентский, не смотря на свою феноменальную способность с одного взгляда проникать в суть самых сложных и запутанных проблем, просмотрел одну опасность, угрожающую лично ему.

Дело в том, что на Венском конгрессе присутствовала вдовствующая принцесса Ольденбургская, скрывающая свое лицо под густой вуалью. Одетая во всё черное - не так давно она похоронила своего мужа, она внимательно следила за выступлениями главы французской делегации. Если бы не вуаль, то от ее испепеляющего взгляда содрогнулся бы даже славящийся своей невозмутимостью Талейран: столько ненависти было в ее глазах…

Здесь, конечно, следует сделать необходимые пояснения. Принцессой Ольденбургской она стала, когда вышла замуж, в девичестве же она была великой княжной из дома Романовых - это была Екатерина Павловна, родная сестра императора России Александра I.

С младых лет она была умна и очень красива, но чрезмерно честолюбива, своевольна и надменна. Было ли это стечением обстоятельств или, и в самом деле, она родилась под несчастливой звездой, но судьба была к ней неблагосклонна. Когда ей было всего 13 лет, ее едва не выдали замуж за принца Вюртембергского. Однако внезапная смерть ее отца, императора Павла I, расстроила эти планы. Так она не стала принцессой Вюртембергской.

Когда ей минуло 18, ее снова хотели выдать замуж, на этот раз за австрийского императора Франца. И снова неудача. На этот раз виновата оказалась политика, причем дважды.

Во-первых, это не устраивало Францию, которая постоянно воевала с Австрией, неизменно одерживала над ней победы и захватывала ее земли. Такой брак мог подвигнуть императора Александра на ненужные Парижу «подвиги»: например, оказывать Вене более значимую военную помощь. И Наполеон, и его министр иностранных дел Талейран прекрасно это понимали. Поэтому Талейран расстроил намечавшийся брак, как нежелательный для интересов Французской империи.

Во-вторых, император Александр сам не желал сближения с Австрией, но мотивировал свой отказ иначе: мол, жених так себе, слишком много у него недостатков… И не смотря на то, что Екатерина умоляла Александра выдать ее замуж за Франца, августейший брат остался непреклонен. Так она не стала императрицей Австрии.

Сватались к ней и эрцгерцоги австрийские, Фердинанд и Иоанн. Снова не сложилось. Так она не стала эрцгерцогиней австрийской.

Но был в ее жизни еще один шанс, шанс редкостный и завидный: стать императрицей самой блистающей европейской державы - Франции. (В 1808 г. император Наполеон всё еще не имел наследника, так как его супруга Жозефина уже не могла иметь детей. Поэтому он собирался с ней развестись и жениться вторично: этого требовали интересы Империи. - Прим. авт.)

Самому Бонапарту великая княжна Екатерина, красавица и умница, нравилась, и казалось, всё шло к свадьбе… Но снова вмешалась политика: такой брак не устраивал одного из самых влиятельных и коварных вельмож Франции - князя Талейрана, который на тот момент уже не был министром иностранных дел. (Это отодвигало на неопределенный срок уже ожидаемое им крушение Французской империи. И вот почему: Наполеон, став зятем Александра, вполне мог подбить простоватого русского царя но новый передел Европы между собой, что неизмеримо упрочило бы Францию и, соответственно, ее императора. Мог Наполеон подбить своего нового родственника и на войну с Англией, исход которой, с учетом того, что в вооруженный конфликт будет вовлечен и русский военный флот, был бы неясен. Но и в том, и в другом случае, Талейран надолго бы остался не у дел, прозябая в декоративной должности великого вице-электора Французской империи. - Прим. авт.)

Благодаря закулисным интригам Талейрана тот брак не состоялся, и Наполеон взял себе в жены дочь австрийского императора Франца. Так Екатерина не стала императрицей Франции.

В конце концов она вышла замуж за принца Ольденбургского, человека малозначительного, но ей преданного и находящегося полностью под ее влиянием. (Во время описываемых событий Ольденбург был герцогством, в настоящее время - округ в земле Нижняя Саксония, ФРГ. - Прим. авт.)

Видимо поэтому, герцог Ольденбургский остался в России и был назначен генерал-губернатором Новгородской, Тверской и Ярославской губерний.

Екатерина была страстной, увлекающейся и очень энергичной натурой. Об этом говорит следующий факт: в Отечественную войну 1812 г. она добилась, чтобы из ее удельных крестьян был сформирован «егерский великой княжны Екатерины Павловны батальон», который впоследствии неоднократно участвовал в серьезных боях.

Было у Екатерины и увлечение, нетипично для аристократок: она настолько увлеклась политикой, что Александр I часто с ней советовался по таким вопросам. Ее влияние на брата было настолько очевидно, что с этим были вынуждены считаться все европейские государи.

После смерти в 1812 г. своего супруга, принца Ольденбургского, Екатерина Павловна сопровождала Александра I в его военных походах против Наполеона. (Какое-то время она жила в Лондоне, где своим высокомерным и бестактным поведением содействовала тому, что на Венском конгрессе английское правительство займет позицию, враждебную интересам России. - Прим. авт.)

История умалчивает, каким образом ей стало известно о вмешательстве в ее судьбу Талейрана, но, скорее всего, она все-таки вызнала об этом у своего августейшего брата. На Венском конгрессе ей было не до высокой политики: она глаз не спускала со своего злого гения.

«Так вот кому я обязана тем, что не вышла замуж за Наполеона, - думала она, с ненавистью поглядывая на князя Талейрана. - Мне много рассказывали о его коварстве и вероломстве, да не всему я верила. Думала, наговаривают люди… Теперь верю: именно под такой невзрачной личиной и должен скрываться самый отъявленный негодяй, мерзавец и подлец, который когда-либо жил на белом свете».

Она отыскала взглядом сидящую в зале герцогиню Курляндскую, его утешительницу в делах любовных и наперсницу в делах политических, и нехорошо усмехнулась:

«Хороша стерва, и даже - слишком, тут уж ничего не скажешь. Одета роскошно, но с большим вкусом - даже я не смогу придраться, - она завистливо вздохнула. - Престарелый любовник не жалеет для нее средств: вся в брильянтах… К тому же говорят, что она не только умна, но, как и я, увлекается политикой».

«Ничего-ничего, - в ее взгляде вспыхнула неугасимая ненависть помноженная на женскую зависть, - я найду способ отомстить за ту подлость, когда этот мерзавец вмешался в мою судьбу, и я не стала французской императрицей. Найду!..»

Она сравнила свои драгоценные камни с бриллиантами Доротеи Саган и осталась недовольна таким сравнением: бриллианты герцогини могли украсить корону какого-нибудь небольшого королевства.

«Хорошо бы, рассорить любовников, - Екатерина бросила ненавидящий взгляд в сторону герцогини. - Впрочем, - поправилась она в своих мыслях, - в этом немного проку: князь слишком богат, и потому спальня в его дворце недолго будет оставаться без новой молоденькой красотки. Найдет другую герцогиню, маркизу или графиню, только и всего. Ему даже искать не надо, - еще раз поправилась она в мыслях, - многие титулованные шлюхи только и мечтают оказаться в его постели».

«Нет, тут надо действовать иначе, - обжигающий взгляд вдовствующей принцессы метнулся в сторону своего коварного врага, - надо нанести удар в самое болезненное его место. У него много пороков и страстей - куда как слишком много для одного человека, но главная страсть его жизни - дипломатия. Если на Конгрессе князь добьется успеха, то Людовик непременно предложит ему портфель министра иностранных дел».

«Следовательно, - на ее губах мелькнула злая усмешка, - нужно лишить его той должности. Правда, Талейран считается непотопляемым министром - этот мерзавец уживается с любой властью, - но я клянусь, что не прощу интригану его давней подлости. Я его утоплю! И в этом мне поможет не только моя заступница - святая Екатерина, но и мой братец, который тоже причастен к моим несчастьям, и, стало быть, просто обязан мне помочь…»

Триумф Талейрана

13 марта 1815 года представители европейских держав, собравшиеся на Венском конгрессе, приняли историческое решение: они объявили Наполеона Бонапарта «вне гражданских и общественных отношений», «врагом и возмутителем мирового спокойствия». Казалось бы, он был обречен…

Но это только казалось: неделю спустя Наполеон совершает беспрецедентно дерзкий побег с острова Эльба, чем вносит грандиозное смятение в умы европейских монархов и политиков. Тут действительно было, о чём задуматься: свергнутый узурпатор по пути в Париж легко собирает под свои знамена целую армию и без единого выстрела возвращает себе престол. Людовик XVIII и его двор позорно бежали, а многие его бывшие сановники и полководцы переметнулись на сторону мятежного императора. (К примеру, Фуше снова возглавил министерство полиции. - Прим. авт.)

Однако Талейран, обладавший огромным опытом и феноменальным политическим чутьем, воздержался от заманчивых предложений Наполеона. И оказался прав: второе царствование великого корсиканца продолжилось всего лишь «Сто дней». («Сто дней», время вторичного правления императора Наполеона I во Франции (20 марта - 22 июня 1815) после его бегства с о. Эльба. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Чтобы заставить Наполеона Бонапарта вторично отречься от власти, нужно было победить его на поле сражения. Это и произошло в знаменитой битве при Ватерлоо. (1. Waterloo, населенный пункт в Бельгии, южнее Брюсселя, где 18 июня 1815 г. англо-нидерландские войска разгромили армию Наполеона. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия». 2. После поражения под Ватерлоо и отрешения от власти, Наполеон Бонапарт был сослан на богом забытый остров в Тихом океане - остров Святой Елены, где и умер пленником англичан в 1821 г. - Прим. авт.)

Летом 1815 г. - после окончании пресловутых «Ста дней», официальная французская делегация во главе с Талейраном продолжила свою работу на Венском конгрессе.

Проиграв «саксонский вопрос» - частично, и «польский» - вчистую, Талейран, как ни странно, переиграл всех дипломатов и государей. (Часть Саксонии, не смотря на все старания французской делегации, всё же отошла Пруссии, Польша же изначально предназначалась в жертву рискованной политической игре. - Прим. авт.)

Совершенно невероятно, но факт: он не допустил того, чтобы победители растащили поверженную Империю по кускам. (Франция лишалась всех территориальных завоеваний в Европе, но осталась в своем довоенном виде - то есть в границах 1792 г. - Прим. авт.)

Поразительно, но это тоже факт: пока европейские державы грызлись за польские и саксонские «сахарные косточки», Талейран за свое содействие в решении запутанных территориальных проблем получил от баденского герцога 1 млн., а от короля Саксонии - 5 млн. франков золотом! (Тот лишился гораздо меньшей и гораздо менее ценной части своего королевства, чем следовало бы ожидать. Не менее интересно и то, что Талейран принял от саксонского короля взятку с тем же величаво небрежным, незаинтересованным видом, как и в 1807 году, когда отговорил Наполеона грабить знаменитую на всю Европу Дрезденскую картинную галерею. - Прим. авт.)

Неплохой куш перепал Талейрану и из-за интриг с престолом обеих Сицилий: в его бездонном кармане исчезли еще 6 млн. франков.

Словом, как только светлейший князь и владетельный герцог Беневентский оказался в своей стихии, то он виртуозно начал разруливать запутанную ситуацию, не забывая при этом и о своих собственных интересах. (Любопытно, но и после Венского конгресса Англия, Австрия, Пруссия да и многие другие европейские государства предпочтут иметь дело именно с Талейраном. И это не смотря на то, что при Директории, Консульстве или Империи именно этот человек «вертел» европейской политикой как хотел и при этом никогда не забывал о своих собственных интересах, вымогая и получая с европейских государей многомиллионные взятки, которые клал в свой воистину бездонный карман. - Прим. авт.)

Однако самое невероятное достижение коварного Талейрана заключалось в том, что ему удалось не только разобщить победителей и заставить их с подозрением относится друг к другу, но и сколотить тайный политический союз с Великобританией и Австрией, направленный против России и Пруссии!

Не надо быть политиком, чтобы понять простые вещи: Талейран был гениальным дипломатом и не менее гениальным взяточником.

«Князь Талейран оттого так богат, что всегда продавал всех тех, кто его покупал!» - заходились в истерии европейские газеты, в том числе - и французские, не понимая всей тонкости, сложности и масштабности политических процессов, которые тихой сапой подводила и «продавливала» французская делегация под мудрым руководством гения закулисных интриг.

Летом 1815 г. князь Талейран, наряду с полномочными представителями Австрии, Англии, России, Пруссии и Швейцарии, подписывает «Заключительный акт» Венского конгресса. И его подпись закрывает целую эпоху не только в истории Франции, но и в истории Европы.

Говорят, что после этого Наполеон выразил сожаление о том, что не успел повесить своих лучших министров: Талейрана и Фуше. И якобы добавил при этом: «Я оставляю это дело Бурбонам». (Бурбоны не оправдают его надежд: пять лет спустя Фуше умрет в изгнании, Талейран же доживет до преклонных лет. - Прим. авт.)

- «Скажите, князь, как вам удалось пережить столько смен власти?» - спросил Талейрана Людовик XVIII после Венского конгресса.

- «Сам не знаю… - неподражаемо безмятежно и спокойно ответил Талейран. - Видимо, я приношу несчастье тем правительствам, которые мной пренебрегают».

Что и говорить: блестящий ответ великого дипломата!

Вряд ли недалекий король и его столь же недалекое окружение поняли скрытое в ответе предупреждение самого хитроумного политика за всю историю дипломатии. Однако положение самого Людовика было чрезвычайно шатким, и ему ничего не оставалось, как назначить Талейрана сразу на две важнейших должности в Правительстве: премьер-министром и министром иностранных дел. (Пресловутые «Сто дней» Наполеона являются лучшей иллюстрацией к сказанному. - Прим. авт.)

Кораблекрушение в полный штиль

Едва вступив в должности и пересчитав свои «дивиденды», набежавшими ему с Венского конгресса, Талейран энергично принимается за решение личных проблем. В это он преуспевает.

Во-первых, пользуясь властью премьер-министра, он изымает из государственных архивов множество документов, которые компрометировали его лично. Эти бумаги он уничтожит.

Во-вторых, он изымает из архивов переписку Наполеона с министрами иностранных дел других государств, куда входило свыше восьмисот документов, из которых, правда, только 73 было подписано императором. (Остальные были всего лишь малоценными копиями различных договоров. - Прим. авт.)

Но это нисколько не смущает Талейрана, и за 500 тыс. франков он «оптом» продает все те документы Австрии. При этом случится редкостный казус. Хитроумный князь Беневентский побьет свой собственный рекорд: он втюхает министру иностранных дел Австрии, князю Меттерниху, множество пактов, конвенций и прочих документов из числа тех, которые он ему уже продавал, когда служил императору Наполеону. (1. Меттерних-Виннебург Клеменс (1773 - 1859), князь, министр иностранных дел и фактический глава австрийского правительства в 1809 - 21 годах, канцлер в 1821 - 48. Во время Венского конгресса 1814 - 15 подписал секретный договор с представителями Великобритании и Франции против России и Пруссии. - Из энциклопедии Кирилла и Мефодия. 2. Скандальные подробности невиданно изящного облапошивания простоватого Меттерниха откроются только в 1933 году, когда журнал «Ревю де Пари» опубликуют переписку Талейрана с Меттернихом. - Прим. авт.)

Казалось бы, положение самого Талейрана, в отличие от положения короля, было прочно как никогда. Как ни крути, а он вернулся в Париж триумфатором. И как бы его враги ни злословили, ни изощрялись и ни перемывали его старые косточки, а он совершил невозможное: чисто дипломатическими средствами исхитрился отстоять территориальную целостность своей родины и разобщить враждебно настроенные к ней европейские державы. А это дорогого стоит…

(Сравните: 1. Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, которые в начале XVII в. возглавили освободительную борьбу русского народа против польских интервентов, почитаются как национальные герои. Именно потому памятник им установлен в самом престижном месте Москвы - на Красной площади, правда, несколько веков спустя после их героических свершений. - Прим. авт. 2. «Со взятием Москвы оканчивается первостепенная роль князя Пожарского; в грамотах пишется первым имя кн. Трубецкого, а имя Пожарского стоит вторым, в товарищах. Из источников не видно, чтобы Пожарский играл руководящую или хотя бы видную роль в избрании и венчании на царство Михаила Федоровича [Романова]. Новый царь возвел его из стольников в бояре, но существеннейшие награды, состоявшие из вотчин, Пожарский получил не из числа первых. Во всё царствование Михаила Федоровича он занимал лишь второстепенные должности, не считаясь даже из первых и особо заслуженных среди знати… - Из статьи «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», 1890 - 1907)

Похожая история случится и с Талейраном: не пройдет и трех месяцев, как по велению короля и без объяснения истинных причин, он разом лишится своих высоких должностей. (Он будет отправлен в отставку по требованию Александра I. - Прим. авт.)

«Как хохотала судьба»: сокрушительное поражение потерпел не бездарный Людовик XVIII, а самый коварный и гениальный виртуоз в истории дипломатии! Невероятно, но факт… Боле того, произошел редчайший казус: вдруг, ни с того, ни с сего, предали того самого Талейрана, который всю свою жизнь без малейших угрызений совести предавал могущественных правителей Франции, считая это естественным и неизбежным следствием собственной беспринципности.

Было о чем задуматься. Но сколько опальный князь ни ломал себе голову, истинную причину отставки постичь не мог.

То, что здесь приложил руку Александр I, было понятно: только две европейские державы могли вынудить Людовика отказаться от услуг Талейрана: Англия и Россия. Но так как для Лондона такое решение было невыгодно, то причастен к столь противоестественному для Франции решению, несомненно, Александр. (Талейран предпочитал видеть в Англии союзника, а не врага: он считал такой союз более выгодным и перспективным, чем союз с Россией. - Прим. авт.)

- Но почему?.. - ломал себе голову Талейран над непостижимой загадкой. - Ему-то я где дорогу перешел? От кого, от кого, а от Его императорского величества я никак не ожидал столь черной неблагодарности. Но ведь и ему невыгодна моя отставка… И еще как невыгодна: получается, что он лишается своего самого ценного агента, ставшего ни много ни мало, а главой правительства и министром иностранных дел Франции. Он что, сошел с ума?

Князь покачал головой:

- Если я хоть что-то понимаю в политике - а ей я занимаюсь всю жизнь, то дело здесь не в политике. Ни один хоть сколько бы ни будь здравомыслящий государь не станет жертвовать такой редчайшей возможностью - быть в курсе важнейших государственных секретов другой европейской державы… И главное - ради чего? В чем смысл такой жертвы? Непостижимо!

Он надолго задумался. Потом сказал:

- Причина столь идиотского решения кроется не в политике, а, например, в каких-то сугубо личных интересах Александра I либо кого-то из его императорского дома. Другого объяснения просто не существует. Однако разбираться с теми личными причинами - занятие малоперспективное и утомительное. Династия Романовых плодовита и многочисленна, и потому принцесс того дома можно встретить едва не в каждой второй европейской стране: его родных сестер, кузин, племянниц разметало по всему свету. Попробуй теперь разберись, чьи личные интересы я вольно или невольно задел? И это тем более странно, что, рассчитывая свои политические комбинации, я стараюсь личные интересы могущественных правителей не задевать…»

Для такого человека, как Талейран, отставка была крайне досадным событием, но вовсе не означала полного отказа от участия в политике. Более того, он прекрасно понимал, что правление Бурбонов, не желавших видеть, что «поезд XVII века» давно ушел, долго продлиться не сможет.

«Что ж, подождем развития событий, - удрученно думал Талейран, следуя в своем роскошном экипаже в замок Валансе. - Всё на свете имеет конец, в том числе - и политический маразм».

Что же до виновницы его служебной катастрофы, то в следующем, 1816 году Екатерина Павловна выйдет замуж за наследного принца Вюртембергского, который вскоре станет королем. (Вюртемберг сегодня это часть земли Баден-Вюртемберг, ФРГ. - Прим. авт.)

Однако долго носить королевскую корону ей было не суждено: в 1818 году, тридцати лет от роду, она безвременно умрет. Судьба к ней окажется не только неблагосклонна, но и жестока.

В общем и целом, Талейран окажется прав: наступит время, когда без него не смогут обойтись. В 1830 г. Талейран вернется в большую политику и именно при его активном содействии королем Франции станет Луи Филипп. (Луи Филипп (Louis-Philippe) (1773 - 1850), французский король в 1830 - 48 гг. Из младшей (Орлеанской) ветви династии Бурбонов. Возведен на престол после Июльской революции 1830 г. - Из «Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия».)

Нет никаких сомнений и в том, что он снова смог бы стать министром иностранных дел. Но этого не произошло. И видимо, дело здесь в том, что сам Талейран, которому к тому времени уже исполнилось 76 лет, удовлетворил и свое тщеславие, и свое честолюбие, и свою алчность: он достиг всего, чего хотел. А так как дипломатия была главной страстью его жизни, то он всё же принимает на себя почетные и многотрудные обязанности посла в Великобритании. Следующие четыре года он проведет в Лондоне, где его неразлучной спутницей будет блистательная Доротея Саган.

И именно оттуда, из Лондона, до его соотечественников дойдет поразительная весть: Талейран не только прекратил играть на бирже, но, что уж совсем невероятно - перестал брать взятки! Как и следовало ожидать, французы отказывались этому верить, причем - категорически. Они, скорее, поверили бы в то, что светлейший князь прикупил по случаю Букингемский дворец…

Вы не всё сказали, мсье де Талейран

История свидетельствует, что стремление к власти изобилует примерами всевозможных, часто весьма кровавых и жестоких преступлений, в ряду которых предательство и клятвопреступление являются не самими страшными.

Но не найти во всей мировой истории другого виртуоза, который с такой легкостью предавал своих благодетелей и с такой выгодой для себя переходил на сторону вчерашних противников. Во имя личных интересов, князь Беневентский вероломно предавал правителей и продавал их секреты, и как показывает вся его жизнь, он верил только в две могущественные силы: в деньги и… женщин.

Талейран был не только легендарным взяточником, но и на редкость беспринципным, вероломным человеком. Невероятно, но факт: за свою долгую жизнь Талейран дал не менее 16 (!) обетов и присяг. При этом надо помнить, что большая часть присяг и обетов отрицала предыдущие либо была несовместима с его образом жизни. Скорее всего, этот рекорд вообще вряд ли будет когда-либо побит. (Распутный аббат, отлученный от церкви епископ-расстрига, князь-революционер и «непотопляемый» министр иностранных дел служил при семи (!) политических режимах и почти всегда был востребован и незаменим. - Прим. авт.)

Беспринципность Талейрана легендарна: «Предательство - это вопрос даты. Вовремя предать - значит предвидеть». Однако это вовсе не означает, что он будет предавать каждый день. Вовсе нет. Читайте внимательно: «Предательство - это вопрос даты…» Что же касается этой пресловутой даты, то они наступали не каждый год. В «антрактах» же между изменами Талейран чрезвычайно надежный, деятельный и виртуозный министр, равно как и председатель Национального собрания, депутат, епископ, аббат…

Однако при всех своих пороках Талейран никогда не шел на предательство национальных интересов. Парадоксально, но это факт. Но при этом следует помнить, что сам князь Беневентский никогда не смешивал такие понятия как Франция и государство.

Вот ключевой момент в его «Мемуарах», который позволяет понять его позицию:

«Я ничуть не упрекаю себя в том, что служил всем режимам, от Директории до времени, когда я пишу, потому что я остановился на идее служить Франции, как Франции, в каком бы положении она ни была».

Фраза не только лукавая, но и гениальная, потому что она разом оправдывает все (!) его предательства не только в прошлом, но и в будущем, если таковые случатся во время или после написания его многотомных «Мемуаров». Или как говаривали древние: «По когтям узнают льва» (Калька с лат. поговорки: «Exungue leon empingere», в значении: мастера в каком-либо деле можно узнать по одной отдельной детали. - Из «Большого словаря крылатых слов русского языка».)

Остается только посочувствовать его критикам, завистникам и записным моралистам, которые извели тонны чернил, типографской краски и вагоны бумаги: чтобы оправдаться хитроумному дипломату потребовалась всего лишь одна (!) фраза.

Всё гениальное просто: ведь Франция, также как и народ, ее населяющий, понятие неоднородное, и потому любое предательство интересов какого-либо класса, сословия, общественной группы или политической партии всегда можно оправдать интересами другого класса, сословия, общественной группы или партии. Ну а дальше можно спорить до второго пришествия, чьи интересы были важнее: каждый будет видеть проблему со «своей колокольни».

Вот как это виделось «с колокольни» небезызвестной мадам де Сталь:

«Он продал Директорию, Консульство, Империю, императора, он продал Реставрацию, он всё продал и не перестанет продавать до последнего своего дня всё, что сможет и даже то, чего продать не сможет». (Насчет «не сможет» она попала в точку - гению дипломатии это оказалось по силам. См. раздел «Продавец воздуха». - Прим. авт.)

Баронесса де Сталь даже горько каялась, что в свое время помогла князю Талейрану заполучить портфель министра внешних сношений… Что касается предательств, то это соответствует истине, а что касается раскаяния - вряд ли. Во-первых, потому, что при всем своем уме баронесса, как женщина, не могла простить Талейрану его многочисленных измен с первыми красавицами Франции, а во-вторых, ее семья тоже была причастна к свержению королевской власти.

Почему же общественное мнение так безнадежно переклинило на моральном облике епископа Отенского или на моральном облике министра иностранных дел Талейране? Аморальных епископов или министров в любой стране предостаточно: в чём-чём, а в этом дефицита никогда не было.

Почему личность Талейрана вызывает столь негативную оценку? Почему его так дружно ненавидят, поносят и даже презирают? Ведь понятно же, что сегодня, как и два века назад, взяточники, циники или аморальные люди никуда не делись: они всегда были, есть и будут не только востребованы, но и успешны.

Любопытно: тех, кто его покупал, злословят не сильно и без особого энтузиазма, так - для проформы и за компанию. Хотя ведь совершенно очевидно, что если один покупает, а другой продает, то они участвуют в одной и той же сделке. (Сравните: продажных женщин презирают, а тех, кто пользуется их услугами - нет. Прим. авт.)

Парадоксально, но, скорее всего, ему не могут простить не столько его аморальности и цинизма, сколько его успешности. Вот афоризм Георга Лихтенберга, который имеет к этой запутанной ситуации самое непосредственное отношение:

«Не суди о человеке по тому, каких взглядов он придерживается, а суди по тому, чего он с их помощью добился».

В том-то и парадокс, что Талейран, отрицавший общечеловеческие моральные ценности, не только сделал головокружительную карьеру, не только неприлично разбогател, не только стал кавалером едва не всех европейских орденов, но даже стал пэром Франции!

Достижения хитроумного дипломата и светлейшего князя Талейрана-Перигора феноменальны. Он выиграл у жизни всё, что только можно было выиграть: огромное богатство, блестящую карьеру, реальную власть, всемирную известность, любовь красивейших женщин, долголетие и покой на закате свой многотрудной жизни… Ну и как бесплатный довесок к его невиданным достижениям - зависть, клевету, ненависть, злобу и даже презрение.

Что касается презрения, то не надо тешить себя иллюзиями: презирать можно только равных себе или занимающих более низкое социальное положение. Чувство презрения характерно как раз для высших сословий по отношению к низшим. И потому мелкий буржуа, презирающий потомственного аристократа, выглядит смешно: это или лицемер, или глупец. Либо просто путает презрение с ненавистью. (Ненависть, в отличие от презрения, не ограничена социальными барьерами, и потому ненавидеть можно кого угодно: от соседской прачки до губернатора или даже правителя страны. - Прим. авт.)

Собственно говоря, ни XVIII век, ни XIX нравственностью не отличались, точно так же, как ни отличается нравственностью любой другой век или, к примеру, наше время. Люди всегда лгали, предавали, лицемерили, лжесвидетельствовали, подличали, завидовали, продавали себя и покупали других, прелюбодействовали, развратничали, чревоугодничали, пьянствовали, тешили свое тщеславие и непомерную гордыню, а также брали или давали взятки, воровали, мошенничали, грабили, убивали… Вот в этом мы на удивление постоянны и последовательны.

И если на тысячу человек найдется хотя бы один «праведник», который сможет сказать в свое оправдание, что половина перечисленных пороков к нему не имеет отношения, - то, род человеческий всё же не совсем безнадежен. Но в том-то и парадокс, что таковых нет. Все (!) пороки, присущие князю Талейрану, присущи и нам самим. С той лишь разницей, что ему они были присущи в гораздо большей, можно сказать, гипертрофированной степени, и в том, что он не считал нужным их скрывать. Именно поэтому его афоризмы столь циничны и откровенны.

Среди его откровений есть один афоризм, который позволяет многое понять в характере самого Талейрана:

«Нет более аристократического чувства, чем недоверие».

Именно в таком переводе он нам известен, и нет причин сомневаться в точности перевода с французского. Однако если заменить слово «недоверие» на слово «презрение», то мы получим ключ к пониманию мировоззрения князя Беневентского. Будучи феноменально порочным человеком, Талейран прекрасно видел слабости и пороки, присущие людям, и потому он просто презирал род человеческий. При этом философски добавлял:

«…Нельзя презирать занятия людей, не презирая их самих».

Столь нелицеприятный «вердикт» относился не только к политикам, но и, например, к журналистам или писателям. Именно поэтому он обходит надменным молчанием свою знаменитую характеристику, данную ему в 1834 г. известной писательницей Жорж Санд:

«Никогда это сердце не испытывало жара благородного деяния, никогда честная мысль не зарождалась в этой трудолюбивой голове. Этот человек - исключение в природе, он - такая редкостная чудовищность, что род человеческий, презирая его, все-таки созерцал его с глупым восхищением».

Оставим эту характеристику на совести ее автора, но кое в чём она, безусловно, права. Действительно, в настроении пишущих о Талейране всегда наблюдалась поразительная раздвоенность: с одной стороны, безусловное и полнейшее презрение к его характеру, с другой - безусловное преклонение перед его гениальностью. Но при всём при том, ни его современники, ни его далекие потомки решительно не могли отделить его профессиональные качества от свойств его характера. Образно говоря, не хотели следовать мудрому совету - «мухи отдельно, котлеты отдельно» - и всё смешивали в одну кучу. «Мух» при этом оказывалось столь много, что за ними совершенно не видели «котлет»…

Однако нельзя сказать, что все французы огульно поносили самого знаменитого дипломата Европы. Но таковых единицы. Вот мнение классика французской литературы и большого знатока душ человеческих, Оноре де Бальзака, высказанное им в романе «Отец Горио»:

«…Князь, - в которого каждый бросает камень, и который достаточно презирает человечество, чтобы выплюнуть ему в лицо столько присяг, сколько оно потребует их от него, - воспрепятствовал разделу Франции на Венском конгрессе. Его должны были бы украшать венками, а в него кидают грязью».

И как ни дико это звучит, но Талейран действительно имеет право презирать своих соотечественников. Есть, по крайней мере, один момент в его жизни, который дает ему такое право. Бальзак прав: гениального дипломата, в 1815 г. отстоявшему государственную независимость и территориальную целостность Франции, следовало не только наградить лавровым венком, но и признать национальным героем. Следовать-то, следовало, да вот закавыка: моральный облик подкачал. И потому единодушный «вердикт» благодарной нации: не заслужил.

Памятника, в отличие от наших национальных героев - Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, триумфатору Венского конгресса тоже не воздвигли. Ни на главной площади Парижа, ни на той же площади Согласия, хотя название площади взывает именно к взаимопониманию. Не удостоился.

Причем, не заслужил и не удостоился - по одной и той же причине: по тем самым соображениям неустанно декларируемых, но в действительности игнорируемых норм морали, которые Талейран отрицал еще с юности. И это, пожалуй, единственный пример в его удивительной жизни, когда отрицание норм морали столь негативно отразилось на его исторической роли в судьбе Франции.

Впрочем, светлейший князь Беневентский всегда отличался поразительной интуицией, и, видимо, предвидел «черную» неблагодарность своих соотечественников. И потому, по своему обыкновению, получил от государей других стран материальную компенсацию за моральные издержки своей, без всякого преувеличения - беспримерной в истории дипломатии миссии на Венском конгрессе. При этом надо заметить, что недавние враги Франции оказались более благодарны Талейрану за его содействие в решении их национальных проблем. По крайней мере, астрономическая сумма взяток, полученная им на том конгрессе, говорит именно об этом.

Не менее любопытно и другое: даже два века спустя, его соотечественники так и не признали его несомненные заслуги перед Францией. Не сподобились.

Парадокс, но выходит, что, презирая людей, он был прав. Воистину:

«Пророков нет в отечестве своем, -

Но и в других отечествах - не густо».

(Владимир Высоцкий, «Я из дела ушел».)

Вместо эпитафии

На закате своей жизни Талейран совершает еще один неожиданный оверштаг: он пишет покаянное письмо понтифику, в Ватикан. Что, конечно же, бестактно, если не сказать - беспардонно. Однако результат точно просчитанной акции ошеломителен: хитроумный дипломат умудряется не только примириться с католической верой и вернуться в лоно Церкви, но даже получить прощение от папы римского!

Очередной парадокс: Его святейшество явил милосердие и простил епископа-расстригу, который когда-то лишил Галликанскую церковь земельных угодий и, соответственно, нанес ей колоссальный материальный ущерб. (Несомненно, Ватикан зачёл Талейрану его участие в подготовке и заключении Конкордата 1801 г. - Прим. авт.)

Его соотечественники, долгие годы считавшие, что душе закоренелого безбожника не спастись от когтей дьявола, были в полном недоумении. Однако за словом в карман не лезут, и французские газеты снова заходятся в истерии:

«Князь Талейран всю жизнь обманывал бога, а перед смертью вдруг обманул сатану!»

***

Незадолго до своей смерти, светлейший князь прощается с дорогими ему местами в Париже. Он посещает дом, где родился, церковь, где его крестили, коллеж, где учился…

В мае 1838 г. в возрасте 84 лет Шарль-Морис де Талейран-Перигор скончался. Он умер в том самом парижском дворце, где когда-то принимал Александра I - в особняке на улице Сенфлорентан. (В настоящее время там располагается Посольство США. - Прим. авт.)

Светлейший князь без мучений умер в своей постели, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, до последнего часа сохраняя свое легендарное спокойствие и безмятежность духа. И даже на смертном одре лукавый царедворец остался верен себе: когда король Луи-Филипп пришел проститься с умирающим, тот уже коснеющим языком отпустил Его величеству последний в своей жизни светский комплимент. (Визит короля пришелся на последний день жизни светлейшего князя Беневентского. - Прим. авт.)

Невероятно, но факт: монархи других европейских стран отказывались верить в смерть Талейрана!

«Что на этот раз задумал старый интриган? Зачем это ему потребовалась умирать?» - ломали они голову над непостижимо загадочной вестью, казавшейся им верхом коварства.

Однако в этот раз их подозрения не оправдались: непревзойденный хитрец умер от старости, на 85-ом году своей долгой и удивительной жизни.

Что же касается блистательной Доротеи Саган, то в благодарность за любовь, заботу и преданность, она унаследует не только огромное состояние светлейшего князя Талейрана, его недвижимое имущество, но и его титулы. (В последующие годы у нее будет ещё несколько могущественных любовников, сама же она прославится как потрясающая соблазнительница. - Прим. авт.)

Можно, конечно, сомневаться в искренности ее чувств - она ведь четверть века была любовницей самого циничного и аморального человека в Новой истории Европы, однако тут тоже есть одно «но». Дело в том, что она завещала похоронить свое сердце в могиле Талейрана. И это исторический факт… (В том желании ей будет отказано, и ее похоронят в имении Саган, рядом с её близкими родственниками. - Прим. авт.)

***

Догадывался ли Талейран, что тоже войдет в историю Франции, как один из выдающихся государственных деятелей той бурной эпохи? Несомненно. Именно поэтому потомственный аристократ пересилит свое отвращение к рутинной работе и засядет за написание многотомных «Мемуаров», а также примирится с католической церковью. (На это его подвигла его добрая фея - герцогиня Саганская, которая из подобных политических соображений не только приняла католичество, но и занялась благотворительностью. - Прим. авт.)

Кстати говоря, его желание - опубликовать «Мемуары» спустя 30 лет после своей смерти - вовсе не прихоть и тем более не блажь выжившего из ума старика. Всё гораздо проще: к тому времени из живых свидетелей почти никого не останется, следовательно, трудно будет уличить автора в подтасовках «тщательно отредактированной» истории его жизни.

«Я всегда был человеком, наиболее в моральном отношении дискредитированным, - сетовал Талейран незадолго до своей смерти, - какой только существовал в Европе за последние сорок лет».

В этой фразе тоже можно усмотреть лукавство: он был самым дискредитированным человеком едва ли не за последние четыреста лет. Но, как и любой другой политик, хотел реабилитировать себя в глазах потомков.

Впрочем, Талейран в любом случае остался бы в памяти изумленного человечества. Хотя бы потому, что еще знаменитый партизан Отечественной войны 1812 года, Денис Давыдов, прозорливо заметил, что все, кто так или иначе был причастен к свершениям «раздавателя славы», Наполеона, «автоматически попадали в историю».

Вот его слова:

«Историческое бессмертие обеспечено прежде всего тем, кто связал свою деятельность с деятельностью этого «раздавателя славы».

И надо заметить, что Денис Давыдов окажется прав: имена маршалов и министров Наполеона, имена государей той бурной эпохи, также как и их вельмож навсегда останутся в истории Европы.

***

Величайший в истории человечества дипломат похоронен в своем любимом имении - в Валансе. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы не одно «но». Дело в том, что на могиле нет эпитафии. Вот что написано на его надгробном камне:

«Здесь покоится тело Шарля-Мориса де Талейрана-Перигора, князя Талейрана, герцога Дино, родившегося в Париже 2 февраля 1754 г. и умершего там же 17 мая 1838 г.»

Талейран остался верен себе: он умел удивлять людей при жизни, но продолжает удивлять и после своей смерти.

Почему? Ну, хотя бы потому, что ему принадлежит немало знаменитых афоризмов, которые разошлись по всему миру и которые могли бы украсить могилу любого политика. Например, - такой блестящий афоризм:

«Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли».

Или такой:

«Есть штука пострашнее клеветы. Это - истина».

А истина горька и досадна: за истекшие века род человеческий не стал ни лучше, ни добрее, ни честнее. И добавить к этому, к сожалению, нечего.

Вот потому-то на могиле Талейрана и нет никакой эпитафии: он слишком презирал людей, чтобы обращаться к ним даже после своей смерти…